Ряд случайных чисел [СИ]

Павлова Елена

Глава третья

Рука Короны

Квали дэ Стэн, 101 год, эльф. 8356 год

Квали готов был подскакивать и чирикать, как воробей. Его взяли, взяли, взяли! В Руку, в Руку, в Руку! Ну, Мизинцем, ну, и что? Он и Мизинцем согласен, лишь бы в Руке! А то придумали — Университет! Что он там забыл, в этом Универе? Он всегда хотел, как отец. Правда, отец был в Детях Жнеца, но Рука круче! Дети, в основном, спасатели, а Рука — ого! Это сила! Да еще какая у него Рука! Сегодня была первая тренировка — двое надвое. Он с Указательным, Громом, против Большого, Лаймона, и Среднего, Дона. Лаймон, конечно, полукровка. У эльфов не бывает синих глаз, только зеленые разных оттенков. Но хотелось бы посмотреть на чистокровного, который

этого полукровку хотя бы подвинуть сумеет! Круто, круто! Да они все ему страшно понравились! Гром, такой массивный, тяжелый, даже с виду надежный, как скала. И такой же спокойный. И даже не понятно, как ему удается так стремительно, просто неуловимо, двигаться. Удивительно! А Лайм — сразу понятно — очень добрый и заботливый. А Дон — о! — это вообще нечто совершенно невероятное! Такой весь доброжелательный. Он, наверно, и убивает доброжелательно. Этак швырк и — «Ах, простите, это не вы руку потеряли? Ну, что вы, не стоит благодарности! А вот еще по шейке — вы позволите? Уверяю вас, сразу станет легче! На целую голову!» Интересно, он, Квали так когда-нибудь сможет? Что его подготовка — это тьфу — он сегодня уже понял. Дон выдал ему второй меч, показал пару приемов и загонял до изумления — но до чего здорово! Как он двигается! Как… как вода! Перетекает! Оп-па — и собрался в другом месте! Надо научиться так же двигаться, обязательно! Санни, серый маг, тоже, вроде, неплохой мужик. Но он по другой части, Квали в магии ни бум-бум.

Неделю назад дал присягу. Такая чушь — еле выучил! А какой дома был скандал! Отец орал, мать ревела! Еле отбился! А фигли! Он уже год, как совершеннолетний! Пусть старшего братца пасут — это он наследник. А Квали всегда хотел в Руку, еще со школы. И правильно хотел. Недаром он в Резерве всего неделю пробыл! Другие по месяцу без работы сидят — а его сразу взяли! Ну, да, Мизинцем — зато мама успокоилась. Мизинцы редко участвуют в боях и, соответственно, редко гибнут — только это соображение ее и утешило.

Бран Лаймон дэ Вэйт был стар. Когда-то в далекой молодости он женился, у них было трое детей. К своим семистам годам он уже потерял счет своим пра-пра— (дроу знает, сколько пра) внукам. Жениться снова не пытался — как полукровке, ему были разрешены полные браки (с потомством) только с людьми, а это было слишком больно. Он до сих пор помнил свою жену, их домик, помнил, как росли дети. И как он хоронил их всех по очереди. Нет, никто не погиб раньше срока, все они благополучно дожили до глубокой старости — но от этого было не легче. И даже как-то обидно. Старость, конечно, не радость, но это и чисто человеческое право. А ему в этом праве было отказано. «Дедушку Лайма» — на вид мужика лет тридцати — до сих пор помнили, присылали ему пачки поздравлений на праздники. Он периодически помогал кому-нибудь из потомков деньгами — на свадьбы, на родины — но увидеться не пытался ни с кем, даже избегал, вежливо, но неуклонно отказываясь от любых приглашений. Он боялся. Он совершенно откровенно боялся и отдавал себе в этом отчет — нельзя прожить семьсот лет и не научиться разбираться в самом себе. Боялся привязаться душой к кому-нибудь чересчур смертному — и опять пережить боль расставания. Может быть, потом, когда ему самому останется немного, лет через двести — полукровки редко доживают до тысячи. Но последние девяносто три года он был счастлив. Именно тогда они взяли в свою Руку нового Среднего. Прежний, Арон дэ Тенн, ушел к Детям Жнеца. Он лет десять уже собирался, говорил, что устал — и, наконец, ушел. Нового Среднего звали Донни.

Он так и не сообразил, как же это он умудрился — Донни повода, вроде, не давал, вел себя совершенно нормально, спокойный такой мужик, но и не зануда, отличный мечник. И к девочкам в тот бордельчик именно Дон их всей Рукой и повел, когда проставлялся с первой зарплаты, сказал — проверено!

— Что — вот прямо всех и проверил? — восхитился тогда Гром.

— А то! — подмигнул Дон. Какие ресницы, еще тогда подумал Лайм, как крылья черных бабочек! А через месяц понял, что влюбился — и чуть не повесился, когда понял. Караул! Позорище-то какое! Как же так? Никогда никакой склонности не испытывал, и тут — на-ка тебе! В мужика, в вампира, в подчиненного… И не уберешь его — на каком, собственно, основании? Боец отличный, в предыдущей Руке семнадцать лет прослужил, в резерв попал,

потому что от Руки двое осталось — он сам и Мизинец. Мизинец в бою не участвовал, а Дон в ящик загремел с пробитой головой. Лайм смотрел тот отчет, да его многие смотрели, заварушка громкая была и поучительная, на предмет — как не надо действовать. Две Руки там полегло почти вчистую. Так что убирать его просто не за что. Самому уйти? Обидно, блин! И куда? Только к Детям или в отставку. Просто уйти в резерв нельзя, не может Большой сказать: «Фу, противные, вы мне не нравитесь!» Основание нужно. А какое у него основание? Бред!

Попросил Безымянного посмотреть, не навешено ли на него что-нибудь? А то, вот, нервничает он почему-то всю неделю. Серый быстро просканировал, сказал — чисто. Выдал мерзкую настойку. Еще неделю Лайм бегал от своего Среднего, краснел, как девочка, встречаясь взглядом, и предавался тяжким раздумьям, удрав от всех подальше. Еще счастье, что волосы от отца достались, человеческие. Были бы эльфийские — уже во всю голову радуга была бы! Что же делать-то? Эту мерзость из бутылочки он уже неделю сосет, а толку? Ну, да, настоящую причину своей нервозности он серому так и не сказал — постеснялся.

Лайм сидел в пустой библиотеке Казармы и прилежно делал вид, что читает. И было ему нехорошо. Блин! Он Большой! Это он должен налаживать взаимоотношения в Руке — ага! Уж он наладит — только дай! Извращенец! Ну, за что ж ему такое на старости лет? Уже врать начал — Безымянному-то не сказал, из-за чего нервишки разыгрались? Что дальше? Так, глядишь, и до подлянки доберемся! Ох! Что же делать-то? Ведь, судя по всему, Дон нормальный мужик, если догадается — скорей всего, морду набьет, это как минимум. И будет прав. А о максимуме даже думать не хочется. А потом — дело о нарушении субординации, на котором Лайма наизнанку вывернут. Тьфу! Как ни поверни — караул, да и только.

— Ну, как — вкусно? — Лайм даже подскочил. Объект его размышлений брякнулся на стул в опасной близости, подвернув под себя ногу, почти улегся боком на стол, подпер рукой голову.

— Что — вкусно? — Лайм постарался скрыть смятение, но чувствовал, как предательски горят уши.

— Да ты себя уже неделю поедом ешь — мне интересно стало! Может, вкусно немыслимо! Дай кусочек-то — попробовать! Ой, слу-ушай! А книжки вверх ногами читать — долго учиться надо? Класс! Меня научишь? — Дон весело ерничал, блестя глазами, Лайм молчал, не зная, что сказать. С ушей, наверно, потом кожа облезет. Интересно, они просто красные — или светятся? А дым есть?

— Ты мне можешь сказать, что тебя больше всего напрягает: то, что я мужик, то, что подчиненный, или у тебя есть кто-нибудь? — вполне серьезно, даже участливо спросило это чудовище.

Лайм даже подпрыгнул, и резко, с размаху закрыв злополучной книжкой горящее лицо, замотал головой.

— До-он! Не добивай! — взмолился он, тем не менее, чувствуя при этом странное облегчение. Все. Все вскрылось, как нарыв, от него теперь практически ничего не зависит.

— Только честно. И морду бить не буду. И не телепат — фыркнул Дон в лицо вскинувшемуся Лайму. — Я мимо шел, дверь приоткрыта, а ты говорил сам с собой — и довольно громко. Я уже и ушел было, но понял, что ты это — про меня. Колись!

Лайм обреченно вздохнул. Ну, хоть разговаривает, а не морду бьет, и на том спасибо. Дипломат, блин! Лайм бы точно набил и из Руки своей вышиб. Нафиг надо! А теперь сам такой! Ох!

— Никого у меня нет, только Рука, — опять вздохнул он. — А теперь вот ты на мою голову! Напрягает… Да я в панике просто! В жизни на мужиков не западал! — он в отчаянии помотал головой.

— Н-ну-у… если тебя беспокоит только этот аспект… — задумчиво протянул Дон. Лайм недоуменно посмотрел на него и успел застать момент трансформации. Как будто в видеошаре смазалось изображение, черты поплыли, исказились… застыли.

— Так лучше? — глубоким контральто спросила пышноволосая блондинка, поправляя выбившуюся прядь. Лицо практически не изменилось, прибавились только ямочки на щеках, а вместо черных кудрей появилась копна белых прямых волос. Лайм подобрал со стола челюсть и постарался засунуть на место вытаращенные глаза. — Ле Скайн, — утешила его девушка.

— До… Донни? — челюсть упорно отваливалась.

— Ты знаешь… — очень всерьез отнеслась блондинка к его вопросу. — Наверно, все-таки, Донна, тебе не кажется?