Ряд случайных чисел [СИ]
Шрифт:
Лья рассчиталась со своими контрабандистами, Фолом и Филом, и вышла из дела. Подобного рода деятельностью можно заниматься, только обладая абсолютным хладнокровием, которым теперь она похвастаться не могла. Повара они рассчитали, дом заперли и ушли заказным порталом на восточное побережье. Крохотный безлюдный пляж недалеко от лесов Перворожденных, хижина на берегу ручья, лодка. Лья не могла выходить с Берэном в море, даже купаться в море не могла — такое количество соленой воды плохо влияло на ее тело. Заклинание удержания пасовало, кожа начинала шелушиться, как при ожоге, и болеть. Зато она часами сидела на берегу, собирала раковины, красивые камушки, строила замки из песка. Денег они почти не тратили, охотились, собирали моллюсков в прибрежной полосе, Берэн ловил рыбу сетью с лодки. Покупали только хлеб
Там было хорошо. Восходы, когда гладкая вода отлива отражает всю прелесть зарождающейся зари, закаты, когда океан полон расплавленного золота, ночи с дурманящими ароматами южных цветов. Раскаленные яростным солнцем дни, когда даже близость океана не в силах умерить жару, а только делает ее влажной. В земли ле Скайн они возвращались только на время зимних штормов. В это время жить на побережье в их хижине было невозможно, охота и рыбалка прекращались из-за постоянных ливней и шквального ветра. Но так было всего два месяца в году. Очень полезных месяца. Идея доводить летние трофеи до ума и сдавать их на Большом рынке на реализацию пришла в голову Берэну, когда он увидел в сарае за грудой угля маленький шлифовальный станок, давно валявшийся без дела — одна из неудачных попыток Льи чем-то себя занять.
— А ты понимаешь, что меня либо обуют по полной программе, либо я, попытавшись торговаться, проявлю эмоции и спалюсь? Представляешь шоу — рыдающий вампир? Аншлаг обеспечен! Прошение-то мы подали, а причину-то я совсем другую указала! Рэнни, мы почти вне закона, ты понимаешь?
— Лья, мы с тобой все это, — он обвел рукой четыре ящичка, — сделали за неделю. Не торгуйся. Сколько дадут — столько дадут. Сами мы торговать все равно не можем. Обуют, так обуют. Чхать на них. Просто можно через недельку сходить, посмотреть почем уходит, улыбнуться продавцу, — Лья представила себе это и действительно заулыбалась. — Единственное, что действительно важно — обязательно составь письменный договор. Вот в следующий раз можно будет поинтересоваться, не велика ли разница в ценах. И пальчиком погрозить. А сейчас не торгуйся, не трать нервы.
Все оказалось гораздо проще. Мявшийся и подозрительно смотревший хозяин сразу успокоился, как только Лья попросила составить договор. Значит — не краденое! Воры договоров не составляют. Лья была приятно удивлена. Ставший вдруг весьма радушным, торговец дал вполне приемлемую цену и, даже, поинтересовался следующей партией. Лья попросила его отметить, какие образцы будут уходить лучше всего, и обещала зайти через пару дней. Жизнь налаживалась.
Они продержались сто двадцать лет. Разрешение на поднятие давно было получено и лежало в ожидании своего часа. Доза крови росла неуклонно: одна капля, три, десять. Лья строго себя контролировала, но сделать ничего не могла. При попытке себя ограничить меньшим количеством начиналась ломка, существование превращалось в пытку — и не только для нее. Через 50 лет она его в первый раз укусила. Через три часа, немного придя в себя, Берэн выдал свой комментарий:
— Блин! Сколько времени зря потеряли!
Но всему приходит конец. С увеличением дозы Лья все дольше спала, энергии для компенсации уже не хватало, эмоции сжирали ее катастрофически быстро. В последние десять лет периоды оцепенения стали быстро удлиняться. На сутки бодрствования приходилось двое-трое суток сна. «Моя спящая красавица», смеялся Берэн. Он каждый раз тщательно готовился к ее пробуждению, чтобы не тратить время бодрствования на раздумья, чем себя занять. Просыпалась она всегда утром. Укус, глоток крови, часа три сумасшествия в постели, Госпиталь (если неделя была на исходе), продукты для Берэна и себя. А вот потом можно было покататься с горки на санках, или сходить на озеро, или много чего еще — Берэн был изобретателен. Но к ночи обязательно вернуться домой. Побережье пришлось покинуть, Берэн боялся оставлять спящую Лью в одиночестве в ненадежной хижине. Да, там никого не бывает, но все когда-нибудь случается в первый раз. Если ее кто-нибудь найдет и увезет, когда он будет в море — где он ее будет искать? А что будет, когда она проснется? Вот именно.
После того, как она проспала семь суток подряд, Берэн понял, что дольше тянуть нельзя.
— Лья!
— Но сегодня мне не так плохо, как прошлый раз. Может… — Берэн покачал головой.
— Просто я тебя вчера молоком поить пытался через трубочку. Половина в тебя, половина на пол. Я напугался: ты еще никогда не спала так долго. Лья, смирись. Пойми, дальше будет еще тяжелее, ты же читала, все знаешь не хуже меня. В этот раз ты проспала семь суток. Ты можешь мне сказать, сколько ты проспишь в следующий раз? И в каком состоянии проснешься? Ну, не плачь! Давай лучше подумаем, что нужно сделать и что приготовить. А в следующий раз ты меня поднимешь.
Вечером она долго плакала в его объятьях, так и заснула в слезах. И проспала восемь суток — мраморное изваяние с черными кудрями — не шевелясь, даже не дыша. К восьмому утру Берэн совсем извелся. А если это продлится десять, пятнадцать суток? Она проснется совершенно невменяемой, это будет уже не вампир — это будет неуправляемое чудовище с неуемной, неутолимой жаждой крови! А что будет с ним? Кто его поднимет? Но она проснулась.
И был последний вечер. Лья сидела у стола в гостиной. Даже плакать она была не в состоянии. Все эти годы она искала какую-нибудь зацепку, какое-то средство или заклинание и жила в надежде на чудо. И не нашла. Какая огромная опустошенность внутри! Ее Рэнни не станет. Сегодня. И она сделает это сама. Вместо него появится какой-то незнакомый, не исключено, что неприятный, вампир. Отчаяние захлестывало волнами, мир поблек и выцвел, и никакого удовольствия от этих эмоций она уже давно не получала. Уже очень, очень давно. Берэн подошел, сгреб в охапку — он теперь все время так делал.
— Лья! Ты меня, никак, хоронить собралась? Мы так не договаривались! — оцепенение прошло, она расплакалась. Он не понимает! Теплый! А через час будет холодным, таким же, как все они, как она сама — и уже никогда не согреется! — Лья, душа моя! Ну, успокойся! Пойдем лучше, похулиганим напоследок!
Он отнес ее в спальню. И в самый ослепительный миг она воткнула ему в основание шеи отравленную иглу. Он удивленно и виновато улыбнулся и рухнул ничком. Она заревела в голос, выбралась из-под ставшего непомерно тяжелым тела. Перевернула его на спину, всхлипывая навзрыд, достала нож и кисточку. Чиркнула по ладони ножом и, макая кисть в натекающую кровь, стала рисовать. Два серпа на лбу, рукоятью к носу, от переносицы вверх — колос. То же — над сердцем, на солнечном сплетении, внизу живота, на стопах ног и на тыльной стороне кистей рук. Ревела.
— Рэнни, Рэнни, милый, за что? Зачем они это с нами сделали!
Открыла ему рот, разжав ножом зубы, вылила кровь, собравшуюся на ладони. Еще. Еще. Началась трансформация поднятия. Рисунки на теле впитывались и исчезали. Кожа светлела, темнели волосы, изменялась форма ушей. Лья тихо бормотала древнее: «И пришла святая мать ле Скайн в облике человечьем, и призвала Жнеца Великого, и сказала: „Се, зри, плоть от плоти моей, дух от духа моего, и нарекаю ему жизнь вечную. Не для жатвы колос сей, ибо уже скошен. Но не снимай его с нивы, ибо это мой урожай“». Она без оглядки, без жалости к себе отдавала заклинанию всю свою энергию. Он дал ей так много — весь мир и самого себя, а она могла так мало — только это. Жнец Великий! Святая мать ле Скайн! Пожалуйста, прошу вас, умоляю, пусть он будет другим! Пусть не станет он таким, как все мы, дети ваши! Хоть что-нибудь пусть у него останется от него прежнего, пусть не любовь ко мне, но хоть какое-то теплое чувство! Пусть не станет он черствой, расчетливой, практичной скотиной, существующей только для себя и своих удовольствий! Молю тебя, мать ле Скайн, и припадаю во прахе — пусть хоть малость останется от него прежнего! Он не заслужил такого конца! Это моя, моя вина, это я хотела любви, а не служения! Покарай меня, но позволь ему сохранить хоть подобие прежней жизни!