Рядовой свидетель эпохи.
Шрифт:
С нетерпением ждешь, как же автор отнеслась к роковому дню 22 июня 1941 года. И тут — разочарование, недоумение, масса вопросов, подозрения. Вот ее запись в тот день: «...Воскресение, 22 июня. Германская армия ведет наступление на всем протяжении восточной границы... Начинается новая фаза войны. Мы знали, что это сбудется. И все же мы потрясены». Они знали, что это сбудется! И, наверное, очень ждали этого дня, хотя об этом ни слова в дневнике. А дальше следует странная, обескураживающая запись, датированная сентябрем 1943 года: « Начиная с этого дня, (то есть с 22 июня 1941 года), почти два года отсутствуют, хотя я продолжала свои записи почти ежедневно. Некоторые страницы я уничтожила сама. Другие же я спрятала в одной усадьбе на территории одной из восточноевропейских стран, находящейся за железной занавесью. Возможно, они и сейчас там находятся...».
Вот
Третья часть дневника охватывает период июль — декабрь 1943 года. В ней так же много записей о банкетах, ужинах, уикэндах, кофе в кругу аристократов.
Здесь прямо-таки напрашивается сравнение дневника княжны Ва- сильчиковой с «Дневником остарбайтера» В.Баранова, опубликованным в журнале «Знамя» N5/ 95 г. Остарбайтеры — это рабочие, попавшие в Германию (угнанные, завербованные обманом) из оккупированных немцами районов СССР. Автору второго дневника 18 лет. Это сравнение поможет ощутить всю социальную пропасть, разделяющую жизнь простого человека, которого немцы «освобождали» от большевизма, и русской аристократки, добровольно служащей у немцев. Вот несколько типичных записей в период октябрь 1943 г. — январь 1944 г. Некоторые записи сделаны ими в один и тот же день.
М.Васильчикова: «...4 октября. Обедали с Йозиасом Ранцау, послом фон Хасселем и сыном последнего... Суббота 13 ноября. Кофе у сестер Вреде. Были: Зиги Вельчек, автогонщик Манфред фон Браухич и кинозвезда Дженни Джуго...» «...Вторник, 16 ноября. Ужинала сегодня у Год- фрида Бисмарка в Потсдаме...» «...Пятница, 19 ноября. Ужинала с Риэлтером фон Эссеном (из шведской миссии) и его женой... Подали устрицы...» «...Пятница, 24 декабря, Сочельник... Вечерами мы теперь играем в бридж. Ходила ко всенощной в часовню... Потом пили шампанское и закусывали бисквитами...» «... 1 января 1944 года... В комнате у Татьяны (сестры) была зажжена елка. Мы отпраздновали Новый год и ее день рождения шампанским и слойками с вареньем».
В.Баранов: «... 1 октября, пятница. Кончился месяц германской жизни в Лейпциге. Мне показалось, что прошли года. На лицо я сильно изменился, а тело — одни кости, недавно взвешивался — было 52 кг с кандалами (рабочая обувь) и всей одеждой, когда дома было 58 кг, без кандалов.
За неделю дали зарплату курящим по 15 сигарет, а остальным по 1 марке и 13 пфеннигов. Воровали коченья и делили между собой...» «...25 октября, понедельник... Чайный котел в лагере (в лагере остарбайтеров, не в концлагере) эксплуатировался целые сутки, приносили кто что, и капусту, и картошку, и бураки, и брюкву, и редьки... Одного из слесарей полицай поймал в городе в то время, когда ему (русскому) немка давала кусок хлеба. Хлеб был забран. Немку оштрафовали ...» «...13 ноября, суббота... Короста или чесотка охватила большую половину лагеря. Редко, у кого ее нет. Шмавганец так ею изуродован, что не похож на человека...».«... 18 декабря, суббота... Сегодня работали до 1 ч. дня. Придя в лагерь бегали до ямы за очистками. Я сварил себе небольшую кастрюлю и поел. Многие варили картофельные очистки, они во много раз лучше брюквенных». «...31 декабря 43 г., пятница... Вечером варили брюкву, очистки...» «...1 января 1944 г., суббота. Встали часов в 9 утра... Целый день варили в печке кто что имел: брюкву, капусту, бураки и очистки. Шумели, ругались, вспоминали, скучали. И наконец собрались идти по картошку...».
Вот такая разная была жизнь на неметчине у двух русских людей.
В записях 43 года начинают преобладать впечатления о бомбежках Берлина, испуг, растерянность, отчаяние. Есть и более существенная информация к размышлению, например, такая:
«Воскресенье, 24 октября... Я получила новое срочное задание: перевести заголовки под большим количеством
А мне думается, исчез он потому, что, как говорится, был шит белыми нитками. К этой дневниковой записи о катынском альбоме имеются обширные комментарии старательного брата (самый обширный комментарий во всей книге и именно к ее русскому изданию). Видно, что комментатор очень хорошо чувствовал политическую ситуацию в России в начале 90-х годов, знал, что нужно добавить, чтобы дневник охотнее опубликовали у нас. Но первые же строки комментария позволяют усомниться в правдивости немецкого сообщения о расстреле в Катынском лесу поляков. Читаем настр.114: «...За шесть месяцев до этого, 13 апреля 1943 г., немецкое радио сообщило, что в массовой могиле, в Катынском лесу, близ Смоленска, на оккупированной территории СССР обнаружены тела многих тысяч поляков, главным образом офицеров. Все были убиты выстрелом в затылок — традиционная чекистская техника казни. Немцы немедленно обвинили Москву в этом преступлении и назначили комиссию по расследованию, состоявшую из врачей из 12 нейтральных или оккупированных Германией стран».
Возникает тут сразу же вопрос: как это немцы, потерпевшие сокрушительное поражение под Сталинградом, еще не опомнившись от него, смогли в промерзшей земле где-то в начале апреля, а вернее, в марте откопать много тысяч смерзшихся человеческих останков, пересмотреть многие тысячи черепов и установить, что все они прострелены в затылок? Да вранье же это несусветное! В стиле риббентроповской и геббельсовской поспешной стряпни. Сам же Г.Васильчиков, не замечая того, что опровергает сам себя, пишет на стр.116: «...Знаменательно, что несмотря на все преступления, совершенные советской стороной против поляков как в самой Польше, так и в других местах, Польша, вместе с Грецией и Югославией, была почти единственной страной, оккупированной немцами, которая не поставила ни одного добровольца немецкой армии, сражающейся с СССР».
Это так же опровергают и немецкие, и более поздние выдумки о массовых расстрелах польских офицеров в Катыни. О расстрелах не могли бы не знать поляки тогда же, и такая весть быстро распространилась бы в Польше, т. к. из лагерей военнопленных бежало немало людей, да и немцам было много передано поляков. Об этом есть убедительные свидетельства. Весть о расстреле польских офицеров быстро бы распространилась в Польше, вызвала бы массовое возмущение народа и конечно, большой поток добровольцев в немецкую армию. Однако этого не было в то время, и шум Катыни, возбужденный немцами в 1943 году, видимо, не без помощи фотографии, прошедших через руки автора «Берлинского дневника», не имел успеха. Да и сейчас, думаю, мало кто верит в то, что в Катыни при советской власти был массовый расстрел поляков, несмотря на полувековое старание врагов СССР, в том числе и нынешних российских правителей. Не верю в это до сих пор и я. Допускаю, что какую-то небольшую кучку поляков тогда там и могли расстрелять за яростную антисоветскую пропаганду, за саботаж. Но это никак не могли быть тысячи и не десятки тысяч, как лихо сейчас называют наши и зарубежные борзописцы, и им поддакивают высшие власти, передавая полякам сомнительные документы.
В связи со всем этим у меня возник главный вопрос: где же захоронены около 3-х миллионов наших военнопленных, погибших в немецких прифронтовых лагерях в 1941 году? Где они зарыты? Крематориев — то в полевых условиях не было. А лагерей военнопленных и в районе Смоленска, и в районе Минска было множество. Не в Катынском ли лесу они зарыты? Не в Куропатах ли? Почему нынешние военные историки и власти не поднимают этот вопрос?
Основная часть «Берлинского дневника» за 1944 год касается покушения на Гитлера 20 июня 1944 года. Но все, что касается причастности автора дневника к этому событию, представляется сильно преувеличенным и сочиненным позднее при подготовке дневника к печати. На такие мысли наводит вот такое пояснение Г.Васильчикова в его предисловии к дневнику: «...Вскоре после войны Мисси расшифровала и отпечатала написанное скорописью, и перепечатала начисто все остальное. Дневник оставался нетронутым более четверти века — до 1976 года, когда под упорным давлением брата и друзей и в свете некоторых других обстоятельств она, наконец, решила его опубликовать».