Рыба гниет с головы
Шрифт:
Антона подвели к двери кабинета, на котором было написано «Отделение уголовного розыска». Оперативник, а это наверняка был именно оперативник, подтолкнул его к стулу, стоявшему возле стола, и, надавив на плечо, заставил сесть. Антон чуть не зашипел от боли.
– Ну, давай калякать, – ехидно сказал опер и, достав из стола бумагу, стал проверять на перекидном календаре, какая ручка у него пишет. – Кто ты такой, откуда к нам приехал, зачем приехал?
– Послушайте, – стараясь быть вежливым, ответил Антон, – со мной в самом деле случилось несчастье. Я это говорил вашим патрульным, это должно быть в
– Это что же с тобой сделали? – осклабился оперативник и подпер подбородок рукой. – Ты уж расскажи, не стесняйся. Может, подозрения какие есть на этот счет? Ну там, сперма на трусах, боль в анальном отверстии?
– Ты что, больной? – искренне удивился Антон. – Ты слышишь, что тебе говорят, или ты настолько сексуально озабочен?
– Слушай, землячок, – лицо оперативника вдруг сделалось злым, – ты мне свой гонор тут не показывай. Мы с такими, как ты, управляемся легко. А ты меня еще и обидел. Очень обидел. Так что разговор теперь пойдет совсем по-другому.
– Да? – в свою очередь начал злиться Антон. – А то, что ты тут последними словами меня поносишь, не зная, кто я, и не зная ситуации. Это нормально, это не обидно? Как тебя власть над людьми покалечила! Ты можешь все, тебе можно все, а остальные – вошь.
– А ты вошь и есть! – заорал оперативник. – Нормальные люди сидят дома, ходят на работу, а не в таком вот виде бродят по чужим городам…
– Я тебе объяснил, что со мной произошло! – заорал в ответ Антон.
– А я в рот и в нос твои рассказы имел! И тебя поимею, если надо!
– Ну, точно больной, – покачал головой Антон. – Ты о чем-нибудь другом думать можешь?
– Могу, – вдруг спокойно произнес оперативник. – О работе, например. У меня четыре грабежа висят за эту неделю, и я думаю, что это сделал ты.
– Основания?
– Твое признание, – развел руками опер и с довольным видом откинулся на спинку стула. – Ты мне во всем признаешься, а то, чего не помнишь, я тебе подскажу. У тебя ведь потеря памяти? Вот я и напомню, а ты подпишешь. Могу даже тебе помочь. Ты мне «явку с повинной» подпишешь, а я постараюсь, чтобы тебе срок дали не очень большой. Например, договорюсь с психиатрами, чтобы написали заключение, что ты действовал несознательно, не контролировал себя.
– А работать не пробовал? – ехидно спросил Антон. – Так, для разнообразия попытаться найти настоящих преступников, собрать улики?
– А мы делаем одно общее дело, – убежденно улыбнулся оперативник. – Патрульные задержали тебя, я логикой своего мышления вывел тебя на допросе на чистую воду, ты признался во всем. Это разве не работа?
– Нет, не работа, – брезгливо поморщился Антон. – Дерьмо это, а не работа. И дерьмо это на твоих офицерских погонах. Осознаешь?
– У тебя припадков не было? – покраснел от злости оперативник. – По-моему, ты что-то такое говорил. И про потерю памяти, и про припадки, во время которых ты катаешься по полу и бьешься об него головой.
Удар был настолько неожиданным, что Антон не успел увильнуть
Взбешенный ушибом кулака, оперативник вскочил на ноги и попытался схватить Антона за волосы, чтобы согнуть его на стуле пополам и врезать несколько раз по почкам. Доставлять ему такое удовольствие Антон не собирался. Он неожиданно «нырнул» головой, как это делают боксеры на ринге, а потом изо всех сил ударил ногой оперативника в колено. Сила отдачи опрокинула его вместе со стулом на спину. Переворачиваясь через голову, Антон слышал, как опер заорал от боли и грохнулся спиной о шкаф у стены. Зазвенело стекло, что-то с шумом посыпалось на пол.
И тут же с грохотом раскрылась дверь. В кабинет влетели еще двое с криками, которые выражали их возмущение тем, что задержанный оказал сопротивление избивавшему его полицейскому. Он не успел встать, как его схватили и прижали к полу, даже ноги кто-то придавил коленями. Несколько бессмысленных ударов обрушились на Антона. Самым болезненным был удар в затылок, отчего он очень больно стукнулся подбородком об пол.
И тут в кабинете воцарилась относительная тишина, даже матерщина поутихла. Антон умудрился повернуть голову и посмотреть на дверь. На пороге стоял тот самый молодой человек, который с ним общался недавно в дежурной части и которого называли капитаном и начальником уголовного розыска. Небольшая надежда промелькнула у Антона, когда он увидел рядом с ним человека постарше, в офицерской форме с погонами полковника. Лицо было знакомым, очень хорошо знакомым. Может, даже этот полковник знал Антона?
– Что, борзеет? – без тени смущения за поведение подчиненных, осведомился капитан, глядя на Антона. – Я еще внизу понял, что это за тип. Что-то мне кажется, что он успел совершить у нас в городе парочку преступлений. Че валандаетесь? Где ваш самый главный инструмент дознания? Каждый опер должен иметь под рукой бутылку! Ему польза, допрашиваемому – удовольствие.
– Что за бутылка? – спросил полковник.
Дверь прикрылась, и разговор стал еле слышен.
– А это наше изобретение, товарищ полковник. Очень эффективное средство воздействия на подсознание преступника. Сразу начинает давать признательные показания…
«Ах вы, суки, – с бешенством подумал Антон, напрягая все мышцы, – начальство называется! Если они сквозь пальцы на все это смотрят, то подчиненные могут дойти до такого садизма, что…»
Додумать мысль до конца ему не удалось, потому что его рывком поставили на ноги, подтащили к столу и положили животом на крышку. Кто-то коротко хохотнул, и перед лицом Антона появилось горлышко бутылки из-под шампанского. От горлышка откровенно пахло человеческим калом.
– Советую послюнявить, – глумливо предложили Антону в ухо, – чтобы легче входила.