Рыцарь и Ко
Шрифт:
– Золото!
– как в бреду, твердил он.
– Золото-золото-золото...
От этого малоэффективного занятия волшебника отвлек отблеск голубого сияния за спиной. Подслеповато щурясь, Мерин обернулся и увидел, что магическая дверца терпеливо его ожидает.
– Не понял, - строго сказал ей маг. Затем он вытащил из кармана кусок мела и с недоумением поглядел на него.
– Вот тебе и чудесное зрение, екарный мамай!
– с чувством сказал он и шагнул в дверь.
ГЛАВА 7
Кошмары не всегда бывают ночными. Иногда достаточно утром взглянуть в
зеркало.
Из дневника мыслителя
Я очнулся с ощущением такой дикой тошноты, какой не испытывал с тех еще времен, когда Тильде вдруг приспичило научиться играть на волынке, да еще и петь, заставляя меня при сем присутствовать и даже плясать. Не скрою, спляшу я - только вытопчу, но, по крайней мере, тогда так не качало. И я не был мокрым с головы до пят. И на меня не глядел странный человек. А сейчас меня качало, я был мокрый с головы до пят, и к тому же - как ни удивительно!
– на меня глядел странный человек. Чем же он был так странен? А тем, что был он в мышиного цвета одежде, состоящей из квадратного камзола и длинных ровных штанов, складки на которых были острыми, как лезвия. Темные глаза его на худощавом лице внимательно разглядывали меня, как бы стараясь достать до самых сокровенных тайников моей души. "Ой, - подумал я, - как бы он не прознал, чем я занимался на старом сеновале год назад с нашей кухаркой!"
Но, по-видимому, на сеновал этому человеку было глубоко начхать. По крайней мере, разговор он начал так:
– Приветствую тебя, о сын мрака и порождение ужаса!
– Ну, здравствуйте, - сказал я обиженно.
– Я к вам, можно сказать, со всей душой... Я вообще-то никакое не порождение. Я папин и мамин сын. И зовут меня Герман.
– М-м-м, - протянул незнакомец и улыбнулся.
– Понятно. Мое же имя Йог-Сотот, но ты можешь звать меня Дедушкой.
– Вы же молодой!
– удивился я.
– Тысячелетние льды сковывают мою душу, - скорбно сказал Йог-Сотот. Зачем же ты навестил мой корабль, о Герман, порождение мамы с папой?
Я вытаращил глаза. Елки зеленые, и вправду корабль!
– Качает очень!
– пожаловался на судьбу я.
– Весьма мокро и ужасно холодно. Как вы здесь живете-то, на этаком утлом суденышке?
– Я здесь и не живу, - пожал плечами Дедушка.
– Я здесь умираю. Да и ты, кстати, тоже. Вот и настал конец несовершенного мира!
– Я не хочу умирать!
– испугался я.
– Я вообще как-то не настроен... Мне нельзя! Мне надо найти талисман!
Мою речь прервал мрачный раскат грома, прокатившийся по черным тучам в небесах. Затем пугающую темноту неба перечеркнула яркая полоса молнии, за ней - еще одна. Наш корабль поднялся на дыбы, вспугнутый гигантской волной и готовый вот-вот рухнуть в бескрайнюю темно-зеленую бездну.
– А вот и наш друг!
– радостно привстал на цыпочки Йог-Сотот.
– Чует, бестия! А что ты там говорил про талисман?
Но мне уже было не до талисманов. Морскую пучину неожиданно взрезало огромное щупальце, взметнувшееся в небеса. Наш корабль был меньше самой маленькой присоски на нем. Хорошо еще, что оно было на значительном расстоянии от нас, иначе мы нашли бы свой конец под высокой волной, поднятой неведомым морским чудищем.
– Кто это?
– одними губами спросил я.
– Ясно кто, - самодовольно отозвался Дедушка, поправляя узкую полоску цветной ткани на шее.
– Великий Ктулху поднимается с вековых глубин. Старый мой приятель. Не знает, болван, что его давлением в клочья разорвет. А еще про кессонную болезнь слышал?
– Н-нет...
– Вот. И он не слышал. Ему же хуже.
– Тогда скорее помогите мне найти талисман!
– заплясал я вокруг невозмутимого Дедушки.
– Его разорвет, а он - огромный, нас потопит, а мне возвращаться, а без талисмана - нельзя, а его мне добровольно кто-нибудь должен непременно дать.
– И я умоляюще заглянул в глаза Йог-Сотота. Если бы у меня был хвост, я бы им завилял.
– У меня ничего нет, - с грустью отозвался Дедушка.
– У него, наверное, тоже.
– И он кивнул за борт, где на поверхности уже бесновались три невероятных отростка.
– А нельзя ли мне как-нибудь на сушу?
– с отчаянием, перекрикивая раскаты грома, спросил я.
– На суше не лучше.
"Исчерпывающий ответ", - подумал я.
– Впрочем, можешь попытаться. У меня в кубрике есть окно наподобие того, из которого ты выпал. Нырнешь в него - очутишься в Лесу Тысячи Младых. Найдешь там Козла, скажешь, что тебя послал Говард. Понял?
– Чего ж тут не понять. А кто такой Говард?
– Я это, я. Давай беги!
– Бегу. А вы как же?
– Да ты что? Пропустить самое интересное?
Говард, он же Йог-Сотот, он же Дедушка, весело засмеялся. Взгляд же у него при этом был такой, что я вихрем кинулся в кубрик и нырнул в окно...
* * *
... Я стоял в лесу. Страшен и дик был этот лес - куда ни глянь, мертвые черные стволы, меж которыми колышется гнилой зеленый туман. Я медленно вошел в него и машинально задержал дыхание. Позже, конечно, мне пришлось вдохнуть. Туман ядовитым не оказался, но свойства необъяснимые имел - ноги мои тут же стали ватными, а в ушах - зазвенело. Еще через несколько десятков шагов я начал различать в этом звоне разные голоса. Много голосов.
– У нас гость! У нас гость!
– Какой молоденький!
– Какой хорошенький!
– Никогда не вернется домой...
– С нами останется, с нами...
– Мы - Тысяча Младых...
– Иди к нам! Иди к нам!
– Ага, - стиснув зубы, отозвался я.
– Щас, разбежался. К вам пойдешь костей не соберешь!
– Соберешь, соберешь...
– И дороги не найдешь...
– Иди к нам! Иди к нам!
– У нас хорошо!
– Михалыч "Явой" угощает...
– Плевать на вас хотел я, - мне было уже плохо. Я чувствовал, что стоит повернуть, или закричать, или вовсе остановиться, и я останусь в этом жутком мире звуков навсегда, растворюсь в тумане, стану одним из Тысячи... Одно было бы хороши - угостили бы на дармовщинку, хоть и непонятно чем.
Внезапно звонкие голоса Младых перебили резкие, пронзительные и до зубовного нытья печальные звуки. Я пошел в ту сторону, откуда они раздавались. Судя по усилившемуся звону, Младые рассердились:
– Опять этот копытный...
– Он все испортит!
– Не ходи туда! Не ходи туда!
– Там ничего интересного...
– Там ничего полезного...
– Там жуткий дух, там жутью пахнет...
– Потерпим, - я не слушал сладкие голоса и упрямо шел вперед. Звон в ушах ослабевал с каждым шагом, а дьявольские трели усиливались. Когда же я все-таки вышел на поляну, голоса исчезли совсем, а я упал на траву и потерял сознание. Очухавшись, я увидел самый обычный пенек, на котором сидел самый обычный козел и играл на гармонике. Она-то и издавала те резкие звуки, которые я слышал в тумане.