Рыцарь короля
Шрифт:
– Вы прикидываетесь, что это подделка?
– И притом бесчестнейшая.
– Ну, а печать?
– Она подделана так же, как и подпись. Я умоляю ваше величество сказать мне, как эта бумага попала сюда!
– Да как - от человека, которому вы её дали, от господина де Норвиля. И позвольте вам сказать, что заявление о подделке - это самый простой способ защиты, к которому может прибегнуть любой мошенник, когда его ловят за руку, как вас.
Блез почувствовал, что не может сказать ни слова - не от смущения, а от гнева. Быть осужденным за неудачу - это одно, но быть осужденным на основании доказательства, подделанного подлецом, - совсем иное дело. Он стоял, глядя в лицо королю, с пылающими щеками и стиснутыми кулаками.
Неожиданно Пьер де ла Барр, тоже чуть не дымящийся от гнева, выпалил:
– Сир, я могу сказать несколько слов? Я знаю этого де Норвиля как негодяя и головореза, который предал бы нас всех смерти во время поездки в Роан, если б у него получилось. Я находился рядом с господином де Лальером весь последний год. И готов жизнь свою прозакладывать, что в ротах вашего величества нет более верного дворянина. И я спрашиваю...
– Замолчите, мсье!
– нетерпеливо оборвал король.
– Не вам тут рот раскрывать! Ваше счастье, что вы были пажом у мадам д'Алансон и что добрый губернатор Парижа - ваш родственник. Радуйтесь, что никто не подвергает сомнению вашу верность. И помалкивайте, пока вас не спрашивают.
К Блезу вернулся дар речи:
– Я заявляю о своем праве стать с этим негодяем лицом к лицу и загнать его ложь обратно ему в глотку. Ваше величество дарует мне, по крайней мере, это право?
Глаза короля вспыхнули:
– Ну-ка поосторожнее и потише. Вы забыли, где находитесь. Случилось так, что господин де Норвиль точно так же жаждет поглядеть вам в лицо. Против вас свидетельствует не только этот клочок бумаги... И я вам прямо заявляю: прежде, чем вас четвертуют на площади Гренет, вы ещё раз подпишете свое имя - на этот раз под полным признанием!..
И приказал одному из слуг:
– Приведите к нам мсье де Норвиля!
Глава 37
Если бы презрение, ненависть и возмущение, сосредоточенные в паре глаз, могли пронзить трехслойный панцирь уверенности, то Жан де Норвиль по меньшей мере почувствовал бы себя неловко под пристальным взглядом Блеза, который неотрывно следил за ним, пока он шел через комнату, и словно пригвоздил к полу, когда де Норвиль кланялся королю. Однако зло, как и добро, бывает иногда чистым и беспримесным.
Стыд может чувствовать лишь второразрядный подлец. Человек, совершенно лишенный совести, - это святой наоборот. Он следует за путеводной звездой собственной выгоды без малейших колебаний.
Взгляд де Норвиля не был таким же пристальным, он холодно скользнул по Блезу - без всяких признаков уклончивости, но абсолютно безразлично. И в самом деле, он казался настолько спокойным, что любой посторонний наблюдатель, увидев невозмутимого де Норвиля и пылающего гневом Блеза, сразу предположил бы, что первый безгрешен, а второй виновен во всех на свете преступлениях.
– Ваше величество посылали за мной?
В каждом движении де Норвиля сквозило изящество и почтительность. От его одежды, манер и красивого лица веяло уверенностью и достоинством. Потом, повернувшись в сторону Анны Руссель, он выразил на лице изумленное восхищение и отступил на шаг:
– Это?..
Вопрос деликатно завис где-то между робостью и восторгом.
– Да, друг мой, - улыбнулся Франциск.
– Сожалею, что вам приходится впервые встретить свою невесту в таких обстоятельствах. Тем не менее я счастлив, что именно мне доводится представить вас друг другу. Миледи Руссель - мсье де Норвиль.
Анна привстала для реверанса; де Норвиль, целуя ей руку, почти преклонил колено.
– Наконец-то!
– сказал он, и ему удалось вложить в свои слова и страсть, и восхищение, и радость от исполнившегося стремления. Он был одновременно мягок, нежен и величествен.
Ни одна женщина, что бы она о нем ни думала, не смогла бы игнорировать его обаяние. Анна улыбнулась и пробормотала пару фраз.
Он снова поклонился:
– Так редко бывает, миледи, что осуществленная надежда посрамляет самый смелый полет воображения...
Затем последовали выражения заботы о её благополучии, сожаления по поводу неблагоприятных обстоятельств, над коими он не имел власти и кои до сих пор препятствовали ему пасть к её ногам.
Блез, слушая поток любезностей де Норвиля, вынужден был признать, что человек этот великолепен, и позавидовал ему; гнев его от этого, однако, не утих.
– Надеюсь, мадемуазель, - говорил между тем де Норвиль, - то, что со времени нашей помолвки я исправил старые ошибки и обратился к покровительству его величества, не создаст у вас предвзятого мнения обо мне...
Она ответила дипломатично:
– Когда вы расскажете мне о причинах вашего обращения, мсье, то они, без сомнения, убедят меня. Разумеется, я с нетерпением ожидаю, когда смогу их выслушать, и надеюсь, что его величество позволит мне услышать их вскорости.
– Не позже, чем сегодня, - вставил Франциск.
– Но пока что нам надо управиться с другим делом.
И обратился к де Норвилю:
– Мсье, вот этот арестант, Блез де Лальер, заявляет, что расписка, которую вы мне передали, - поддельная. Это весьма серьезное обвинение. Что вы можете ответить на него?
Центр сцены сразу же переместился. Однако глаза де Норвиля на миг ещё задержались на Анне, прежде чем он перевел рассеянный взгляд на Блеза.
– Подделка?
– Вы знаете, что это подделка, - вспыхнул Блез.
– Вам известно, что я не принял предложенной вами должности капитана в войске герцога Бурбонского. Вам известно, что произошло во время обеда, когда вы и другие набросились на монсеньора де Воля, и то, как я один вместе с маркизом стоял на стороне короля и как мой отец из-за этого обошелся со мною. Я все ещё не могу поверить, что есть человек, настолько лишенный стыда, чтобы составить этот документ и подделать мое имя и печать в полном противоречии со всем, что произошло в действительности.
На этот раз де Норвиль спокойно выдержал пристальный взгляд Блеза. У него был невозмутимый, хотя немного скучающий вид. В конце речи Блеза он улыбнулся.
– Ваше величество, что я могу сказать? Бумага эта говорит сама за себя. Монсеньор Дюпра, я уверен, позаботился сравнить подпись и печать с другими, заведомо подлинными. А что до всего остального, тут только слово этого человека против моего - если не брать в расчет, что его действия подтверждают мою правоту. Я признаю, что если бы он исправно служил вашему величеству, то оставалось бы место для сомнений. Но он послужил вашему величеству столь плохо, что вследствие его попустительства провалился главный, мастерски задуманный ход против врага. Разумеется, его расписка на сто пятьдесят ливров - не единственный счет к нему. Я весьма удивился бы, если бы он, будучи пойман, как сейчас, не объявил бы её подделкой. А что ещё ему остается?