Рыцарь короля

Шеллабарджер Сэмюэл

Наконец он проговорил:

– Итак, миледи, прошло некоторое время с тех пор, как мы имели удовольствие видеть вас при дворе.

Она подняла взгляд без улыбки, но впечатление было такое, словно она улыбается:

– Слишком много времени, сир, для того, кто привык к великолепию гостеприимства вашего величества.

– Слишком много, да? Но это не моя вина. Клянусь честью, вы удирали от этого гостеприимства довольно быстро. Даже Пьер де Варти не смог за вами угнаться!

Анна кивнула:

– Это была ошибка, которую я сейчас пытаюсь исправить, вверяя себя снисходительности вашего

величества.

Король расхохотался, откинув назад голову:

– Нет, вы поглядите - что за очаровательная дерзость! От вашей женской самоуверенности прямо дух захватывает. После сговора с моими врагами, после того, как вы столь блестяще послужили Англии во вред мне, вы спокойно вверяетесь моей снисходительности!

– О нет, - прожурчал её голос, - я лишь надеюсь на нее, помня, что ваше величество превосходит всех других государей в галантности так же, как превосходит их в величии. Сир, если бы ваше величество были Карлом Австрийским, а я - француженкой, на которой тяготела бы такая же вина, я из гордости не стала бы унижаться и тщетно просить прощения у этого холодного дельца. Но, стоя на коленях перед вашим величеством, я чистосердечно смиряюсь, сознавая, что, хотя вина моя велика, ваше рыцарство безгранично.

Музыкальность речи, чарующие модуляции голоса, великолепная утонченность. И, конечно, точный расчет: если Франциск что и презирал, так это дела; если он чего жаждал, так это славы самого галантного кавалера в Европе; если он кого-то ненавидел, так это императора Карла. Но прежде всего и превыше всего он любил красоту - а эта женщина представлялась ему исключительно красивой.

Блезу показалось, что короля опутывают какие-то колдовские сети. Он видел, как изменилось выражение лица Франциска: из сурового оно, словно под пальцами невидимого скульптора, превратилось в самодовольное. Глаза смягчились, над бородой сверкнула улыбка, румянец удовольствия окрасил бледные щеки...

Блез вспомнил, как Луиза Савойская обвиняла Анну в том, что та напустила на её сына чары; теперь ему была понятна причина этого обвинения. Он и раньше бывал свидетелем странных перемен в Анне, но эта ловкая, находчивая просительница, очаровательная обольстительница внезапно показалась ему совершенно чужой и незнакомой.

Эта безукоризненная придворная дама ничего общего не имела с той Анной Руссель, которую он знал. Слушая её чарующий голос, он почему-то окончательно пал духом и почувствовал себя более отвергнутым, чем в минуты, когда она испепеляла его своим гневом.

– Клянусь Богом, - произнес Франциск, снова рассмеявшись, но в этот раз в смехе его чувствовалось довольство, - боюсь, что вы меня переоцениваете, мадемуазель. Однако мое рыцарство простирается во всяком случае настолько далеко, что я прошу вас подняться с колен и сесть. Эй, кто-нибудь! Кресло для миледи Руссель! Если бы все мои враги были так привлекательны, как вы, то я с радостью обменял на них некоторых моих друзей...

Она встала и, прежде чем сесть в кресло, поданное слугой, склонилась перед королем в глубоком реверансе.

Король добавил:

– Однако не заблуждайтесь во мне. Ваши преступления ужасны и требуют от меня суровости. Нет сомнения, что из-за них вы потеряете голову...

Его улыбка позволяла предполагать, что

это всего лишь игра слов.

– Однако отложим пока приговор и вынесем его попозже.
– Если бы Франциск обещал ей герцогство, то говорил бы тем же тоном.
– А тем временем позвольте выразить надежду, что заключение ваше не слишком сурово и что сестры монастыря Сен-Пьер достаточно милосердны.

– Подобно вашему величеству, они - сама доброта. Однако Сен-Пьер - не двор вашего величества. Я сдалась господину де ла Палису не для того, чтобы меня заточили в монастырь. Ах, государь мой, каким тусклым показался мне савойский двор после незабываемых лет в Блуа и в Париже!

Король просиял:

– Так вы тосковали по вашему дому?

– Клянусь Богом!

По крайней мере одной причиной для тревоги у Блеза стало меньше. Как верный подданный, он теперь почувствовал, что беспокоится о короле больше, чем об Анне. Однако следующие реплики вытеснили у него из головы все остальное.

– Ну, посмотрим, посмотрим, - задумчиво произнес Франциск.
– Меня тут наводят на мысль, что вы готовы стать одной из нас - доброй француженкой. У вас есть при дворе чрезвычайно деятельный друг, миледи.

Она чуть помедлила:

– Ваше величество имеет в виду мсье де Норвиля?

– Безусловно. Этот дворянин стал далеко не последним из наших высоко ценимых слуг...
– Король взглянул на Дюпра.
– Не так ли, господин канцлер?

Блез не обратил внимания на ответ. Де Норвиль?! Де Норвиль - слуга короля? Главный агент Бурбона - здесь, при дворе Франциска? Это было невозможно. Это было абсурдно, словно безумный сон.

Выйдя наконец из оцепенения, Блез услышал, как Анна говорит:

– Сдаваясь кавалеристам вашего величества, я не знала, что господин де Норвиль в Лионе. Я ни разу ещё не имела удовольствия встретиться с ним, хоть мы и помолвлены. Однако он соизволил написать мне в монастырь с позволения вашего величества.

Сон превращался в кошмар. В путанице этого кошмара Блез ощутил ледяное дыхание ужаса, какое сопровождает победу злых сил. И в этом ужасе участвовала Анна.

– Я позабочусь, - сказал Франциск, - чтобы вы увиделись со своим женихом, и притом в самом скором времени. Не будь ваше дело столь безнадежным...
– улыбка короля противоречила его словам, - я поздравил бы его. Однако это напомнило мне о другом... Вы призваны сюда не для того, чтобы вас судили, но для того, чтобы помочь мне судить этого предателя, раскосые глаза обратились к Блезу, в голосе, прежде бархатном, зазвучал металл, - этого гнусного злодея. Вы, там, вставайте. Я даю вам позволение защищаться, если можете.

Охватившее Блеза гневное замешательство сменилось яростным чувством попранной справедливости, вытеснившим почтение к королю. Достаточно и того, что Анна Руссель, открытый враг Франции, будет обласкана и прощена. Но чтобы такого Иуду, как де Норвиль, приняли ко двору, а честных людей называли предателями...

– Сир, я не предатель и не злодей. Я потерпел неудачу в деле, которое мне поручили, - да, это провал, но не предательство.

Король смерил его взглядом с головы до ног:

– Клянусь Богом, дерзко кукарекает этот петушок. Думаю, когда мы с тобой покончим, ты запоешь потише.