Рыцарь-крестоносец
Шрифт:
И все же в этот роковой день ему пришлось участвовать еще в нескольких атаках на врага. Под ним теперь была свежая лошадь, к тому же он нашел притороченный к седлу мех с водой. Хотя воды там оставалось очень немного, но даже такое маленькое количество, даже один глоток – позже он признавался, что в жизни не пил ничего вкуснее, – помог ему восстановить силы и продержаться еще немного.
Теперь только совсем у немногих рыцарей оставались лошади. Но все же человеческих потерь в их войске было намного меньше, чем в рядах иноверцев: стрелы сельджуков не смогли причинить рыцарям большого вреда. Жаркое солнце и отсутствие воды в христианской армии – вот кто стали лучшими союзниками турок. Крестоносцы все еще продолжали уповать на чудодейственную силу Святого Креста, но они уже не могли более оказывать сопротивление.
Язычники заметили, что наступил самый подходящий момент для решающей атаки. В последний раз заиграли кимвалы и затрещали барабаны. Саладин бросил на войско христиан самые свежие свои силы, направив их прямо в центр армии крестоносцев.
Филипп был одним из немногих рыцарей, способных оказать сопротивление врагу, и он направил своего коня во фланг головного отряда турок, уже глубоко вклинившегося в ряды христиан.
– Один последний рывок, – бормотал он про себя. – Королевство уничтожено, отец мой убит, Джосселин мертв, все пропало. Убивать или быть убитым.
Свежий конь легко нес его вперед. Филипп налетел на турецкого воина, тот не удержался в седле и упал на землю. Филипп перескочил через его тело и врезался прямо в центр турецкого отряда. В человеке, утруждающем себя долгими тренировками и держащем себя в форме, всегда найдется скрытый запас силы и энергии, именно это и спасало Филиппа.
Сквозь щелочки прорезей его шлема мелькали темные, смуглые лица, тюрбаны, оскал белоснежных зубов, раздувающиеся ноздри испуганных коней.
Под его натиском не устояло уже четыре сельджука, и Филипп направил коня в центр, где находился Святой Крест.
На мгновение в толпе сражающихся людей он узнал Ги Лузиньянского, размахивающего мечом, но тут и король был выбит из седла одним из нападающих и рухнул под копыта коней. «Это конец», – решил про себя Филипп и полетел вперед, в почти безумном порыве, охваченный неукротимой жаждой мести, крови, смерти. Прямо на него, с высоко поднятой саблей, надвигался богато одетый сельджук. Филипп уклонился в сторону, и уже сам изо всех сил ударил мечом по подставленному круглому щиту.
Он быстро развернулся, но в это время его коня начали толкать два других сарацинских воина, плотно зажав с обеих сторон. Филипп, прикрываясь спереди щитом, наносил удары направо и налево, и ему даже удалось ударом в лицо свалить с коня турка справа.
Неожиданно он почувствовал резкую боль в ноге и нагнулся, чтобы посмотреть, что случилось. В это время арабская лошадка рванула в сторону, и Филипп слетел на землю. Падая, он отбросил щит, откатился от лошади и почти сразу же вскочил на ноги.
– Окружен, франк, окружен! – услышал он, как по-арабски – на языке, который он знал почти в совершенстве, – завопили сарацины.
Но Филипп не внимал голосу рассудка. Почувствовав себя снова на ногах, он бросился вперед, на врагов. Но как только он ступил на раненую ногу, боль дала о себе знать, и юноша едва не упал. «Ранен, – стучало у него в мозгу, – я ранен. Это конец». Но и сейчас Филипп отказывался смириться. В последний раз поднял он свой меч для битвы. Стоявший прямо перед ним турок испуганно отскочил назад, но Филипп не удержался на ногах и, промахнувшись, опрокинулся наземь.
Тяжелая нога наступила на его запястье, и меч вывалился из разжавшихся пальцев. Филипп застонал. Подтянув к груди одно колено, юноша попытался поднять голову. Но теперь шлем казался ему таким тяжелым, что он не мог оторвать голову от земли. Тогда Филипп растянулся на земле во весь рост и больше не двигался.
«Все кончено», – снова подумал он. Странно, но близость смерти не испугала его. Несмотря на плачевность положения, в котором оказался Филипп, он даже почувствовал некоторое удовлетворение от того, что может, наконец, дать отдохнуть уставшим членам. Конечно, они не оставят его в живых, снова думал он, и снова эта мысль не привела его в ужас. Огромная невыносимая усталость, и только усталость, владела всеми чувствами юноши. Он спокойно ждал, пока кто-нибудь из проклятых нехристей снимет с него шлем, этот надоевший тяжеленный стальной бочонок, и турецкая сабля полоснет его по горлу.
Вдруг грубая рука тряхнула его за плечо, и Филипп почувствовал, как его поднимают на ноги. Кто-то развязывал ремни на его шлеме, и внезапно яркий свет брызнул ему в глаза, и он, вскрикнув от неожиданной и невыносимой рези в глазах, зажмурился. Но все же, как было чудесно освободиться из душной, раскаленной стальной темницы. Филипп вдруг вспомнил, что не снимал шлем на протяжении всего дня, и это показалось ему почему-то таким забавным, что он даже слегка улыбнулся.
Когда он открыл глаза, то увидел вокруг себя темнокожие лица, с любопытством смотрящие на него, и смутно услышал, как кто-то пробормотал на арабском что-то насчет его молодости. Но, к его немалому удивлению, никто не трогал его.
Когда же до слуха юноши донеслись следующие слова, он подумал, что неправильно истолковал их смысл – настолько трудно было в это поверить.
– Султан Саладин приказал мне привести рыцаря в его палатку.
Рука турка крепко взяла его за плечо, и Филипп, почти теряя сознание, послушно повернувшись, пошел вослед колонне пленных рыцарей-христиан, осторожно переступающих через трупы своих собратьев, вослед длинной колонне обезоруженных и отчаявшихся людей.
Пройдя несколько шагов, Филипп покачнулся и без сил рухнул на землю под тяжестью своей кольчуги. Его уже не интересовало ни настоящее, ни будущее. Сознание покинуло его еще недавно могучее, а сейчас лишь бесконечно усталое тело.
Глава 9
САЛАДИН
Придя в себя, Филипп обнаружил, что стоит рядом с Жильбером в длинной линии взятых в плен христианских рыцарей с поникшими плечами и подгибающимися коленями, до такой степени удрученных сознанием своего поражения и нечеловеческой усталостью, что у них даже не было сил поднять глаза.
Перед юношей раскинулась ровная площадка, а слева от него мусульманские рабы спешно разбивали небольшой пестрый шатер. Рядом, прямо на земле сидели люди, перед которыми стояли серебряные подносы с рядами стеклянных бокалов дамасской работы. Где-то в глубине души Филиппа поднялась тупая боль при виде этих хрупких сосудов, наполненных пенящимся шербетом, любимым напитком на Востоке.
«Возможно, – подумал он, – это всего лишь утонченная пытка, придуманная турками, чтобы унизить своих пленных», – и, встряхнувшись, постарался взять себя в руки. Но тяжелая сталь кольчуги не давала ему расправить плечи, к тому же сейчас он остро чувствовал ноющую боль в ноге и в первый раз взглянул на свою рану. Стальные кольца оказались в этом месте разорваны, и кровь темным ручейком струилась по ноге.
Вдруг по линии христиан пробежал ропот, и Филипп поднял голову. К палатке вели Ги Лузиньянского, Рено де Шатильона и двух Великих Магистров, а с ними – всех выживших влиятельных баронов королевства. Ги в этот момент держался с беспримерным достоинством; его красивое лицо было величественно и спокойно. Рено шел нахмурившись, с расправленными плечами, его черная бородка воинственно торчала вперед.