Рыцарь Курятника
Шрифт:
— Герцог, — сказал Мориц, — я вам напомню, что король оказал вам милость, приказав сделать первый пушечный выстрел. Все готово. Ваш пушечный выстрел будет сигналом общей атаки.
Герцог де Ноайль поклонился.
— Я буду иметь честь сам участвовать в сражении, — ответил он. — Граммон, — прибавил он, — поезжайте и доложите королю, что я начинаю.
Молодой герцог поклонился и хотел пришпорить своего коня.
— Обними же меня, прежде чем уедешь! — продолжал герцог де Ноайль.
Герцог де Ноайль и Мориц стояли рядом возле группы вязов. Голландцы, англичане и австрийцы, образуя полумесяц, медленно приближались. Граммон подъехал к дяде, проехав между ним и маршалом, который протянул ему руку.
— Сражайтесь, как при Геттингене, — сказал Мориц, намекая на сражение, происходившее два года назад, в котором Граммон проявил неимоверное бесстрашие, бросившись на неприступные позиции неприятеля, — сражайтесь так, но будьте удачливее.
— Скажите его величеству, — продолжал герцог де Ноайль, — что я сегодня с гордостью одержу победу или умру за него!
Дядя наклонился обнять племянника. Граммон, находившийся тогда между маршалом и герцогом, держал в левой руке правую руку маршала и, наклонившись в седле, подставил щеку де Ноайлю. В эту минуту блеснула вспышка, раздался выстрел, и Граммон упал. Это был первый выстрел шрапнелью голландской пушки. Пуля пролетела между маршалом и герцогом де Ноайлем и раздробила грудь герцогу де Граммону, который упал мертвым на шею лошади. Мориц чувствовал в своей руке, как сжались пальцы этой первой жертвы сражения, а герцог де Ноайль получил последний поцелуй этих навсегда закрывшихся уст. Герцог де Ноайль побледнел, как полотно, соскочил на землю, чтобы поднять окровавленное тело Граммона, соскользнувшее с седла. Другие офицеры прибежали помочь ему. Маршал печально смотрел на эту сцену и, покачав головой, произнес:
— Отомстите за него!
Он ускакал галопом, а герцог де Ноайль, сверкая глазами, закричал:
— Пали!
Французская линия вся запылала, облако красноватого дыма поднялось клубами с земли, раздираемое огненными зигзагами. Гул, страшнее гула извергающегося вулкана, слышался на расстоянии десяти лье, и земля дрожала от этих первых аккордов битвы.
XXV. ЛЕС БАРРИ
Пробило восемь часов. Уже три часа дрались безостановочно. Французская армия побеждала, и это вдохновляло солдат. Крики «Да здравствует король!» раздавались со всех сторон, особенно в лесу Барри, где французская армия подвергалась самым жестоким атакам. Тут находился избранный корпус, составленный из приближенных короля, и под предводительством дворян с высокой воинской репутацией.
— Право, господа, — говорил, смеясь, де Бирн, — сегодня так жарко, что приятно находиться под такой густой сенью.
— Здесь так хорошо на траве! — прибавил полковник де Клиссон.
— Вот доказательство, что здесь неплохо! — прибавил де Куртен, показывая на трупы, валявшиеся на земле.
— Я надеюсь, — заметил маркиз д’Обстер, — что когда мы докажем господам англичанам, что нельзя охотиться в этом лесу без нашего позволения, они оставят нас в покое.
— Мне кажется, что они не слишком беспокоят нас и теперь.
— Это правда, Круасси, и твоим солдатам остается только отдыхать.
— Если бы, по крайней мере, принесли позавтракать, то можно было бы освежиться немножко.
— Да, но здесь нет ничего.
Все переглянулись, покачав с печальным видом головами.
— Мне очень хочется пить, — пожаловался полковник лейб-гвардейцев.
— Возможность есть, полковник, — послышался чей-то голос.
Бирн обернулся: за ним стоял сержант, приложив руку к шляпе, в почтительной позе солдата, стоящего перед своим начальником.
— А, это Фанфан-Тюльпан! — сказал герцог, улыбаясь.
— Так точно, полковник.
— Это счастье при таком граде пуль! Что ты хочешь мне сказать?
— У Наноны есть еще вино, и если вы хотите пить…
— У моей маркитантки?
— Да, полковник.
Фанфан хотел пойти за ней.
— Нет, — отказался герцог, — пусть она оставит это вино для раненых. Славная девушка эта Нанона, — прибавил полковник, обернувшись к своим товарищам, — она относит пить раненым под неприятельским огнем.
Прискакал во весь опор адъютант маршала, все окружили его.
— Господа! — сказал он. — Голландцы соединяются с англичанами, они прекращают атаковать Антуанг и собираются между Фонтенуа и лесом Барри. Я привез вам приказ маршала держаться здесь до последней возможности.
— Будем держаться! — ответили все в один голос.
— Тогда мы уверены в победе.
— Умрем все, не отступив ни на шаг, — заверил Клиссон. — Да здравствует король!
— Да здравствует король! — повторил де Мез, пришпорил коня и исчез в облаке пыли.
— Будем ждать неприятеля и не дремать, — сказал герцог де Бирн.
Благородные полковники позвали своих офицеров и отдали им приказания, немедленно исполненные. Было одиннадцать часов. Уже шесть часов длилось сражение. Двести пушек гремели на равнине, земля была везде усыпана трупами, а день еще не кончился.
— Если англичане еще промедлят, — сообщил Клиссон, — я буду завтракать: умираю от голода.
— А уж если умереть, так лучше от пули, чем от голода.
— Эх! — вздохнул Бирн. — Если бы граф де Сен-Жермен сдержал слово, то мы позавтракали бы сегодня.
— Как, — спросил Таванн, — граф де Сен-Жермен должен был угостить нас сегодня завтраком?
— Не вас, а меня.
— С какой стати?
— Я выиграл завтрак в каваньоль для себя и для гостей, которых я приглашу. Этим завтраком он должен был угостить меня ровно через месяц — день в день, час в час, — где бы я ни был.
— Ну так что ж?
— Ты не понимаешь: я выиграл завтрак 11 апреля в одиннадцать часов утра. А сегодня 11 мая, одиннадцать часов утра, стало быть, завтрак должен быть мне подан сейчас и здесь.