Рыцарь Курятника

Капандю Эрнест

— Несчастный Турншер, должно быть, позеленел! — сказал Ришелье.

— Я не знаю, какого цвета стало его лицо, но он ужасно испугался. Рыцарь Курятника имел самый непринужденный вид… «Милостивый государь, — продолжал он, — вы сделали прекрасный выбор, купив эти бриллианты, я в восторге. В доказательство этому я прошу вас предложить их мне. Но, чтобы этот подарок имел большую цену, я хочу, чтобы вы сделали мне его сами. Благоволите же положить эти бриллианты в футляр, потом опять заверните их, как раньше, чтобы мне легче было все унести». Говоря это, Рыцарь Курятника

держал один пистолет прямо перед грудью главного откупщика, тогда как дуло другого пистолета касалось виска Аллар. Вы, разумеется, не сомневаетесь, что Турншер повиновался, не говоря ни слова! Когда он завернул бриллианты, Рыцарь Курятника очень вежливо попросил его положить пакет ему в карман, потом поклонился. «Господин главный откупщик, — сказал он, — я не допущу, чтобы вы провожали меня. Мадемуазель Аллар будет так любезна, что проводит меня до двери ее дома». Пистолет был веским аргументом — главный откупщик не посмел сделать ни одного движения, и Аллар, держа свечу в дрожащей руке, проводила Рыцаря Курятника. Дойдя до двери, он поцеловал танцовщицу в лоб и исчез в темноте… Теперь скажите мне, господа, что вы думаете о Рыцаре Курятника?

— Это смелый мошенник, — сказал Ришелье.

— Вежливый разбойник, — прибавил Ликсен.

— Разбойник ли он, я сомневаюсь, но вежлив — без сомнения, — сказал Таванн.

— Ах, Боже мой! Вы говорите о нем только хорошее, мсье де Таванн! — сказала Госсен, смеясь. — Я, действительно, стану вам верить.

— И прекрасно сделаете!

— Если Рыцарь Курятника — ваш друг, мсье де Таванн, — сказал аббат де Берни, — уж, конечно, он не в числе друзей графа де Шароле!

— В этом он похож на многих других, — заметил Коссе-Бриссак.

— На вас, например, любезный герцог?

— Признаюсь!

— Вы все ненавидите графа де Шароле? — спросила Камарго, кокетливо жеманясь.

— Я помню, мой прелестный ангел, как однажды вечером в вашей гостиной, желая остаться наедине с вами, он осмелился мне сказать: «Уходите». Я посмотрел прямо ему в лицо и ответил: «Ваши предки сказали бы — уйдем». Если бы я был простым дворянином, он велел бы меня убить, но он испугался моей фамилии и уступил мне место, которое я никогда не уступил бы.

Закончив фразу, герцог любезно поцеловал руки хорошенькой танцовщицы.

— Помните, как он велел убить мужа одной прелестницы, чтобы отвязаться от ревнивца? — прибавил Креки.

— У него страсть, — продолжал аббат де Берни, — стрелять для своего удовольствия в кровельщиков, которые работают на крыше его особняка.

— Он уже убил трех или четырех, — заметила Госсен.

— Кстати, — сказал Ликсен, — вы знаете последствия его последнего визита к королю?

— Нет, — ответила Дюмениль.

— Несколько дней тому назад, — продолжал князь, — граф де Шароле, чтобы доказать свою ловкость, побился об заклад, что всадит пулю в череп работника, который работал на крыше монастыря Гостеприимных братьев, в двух шагах от этого особняка.

— Это правда. Граф де Шароле живет возле меня, — сказала Камарго, — на улице Фран-Буржуа.

— Он убил этого работника? —

спросила Сале.

— Наповал!

— О, чудовище!

— На другой день, — продолжал де Берни, — он пошел, как обычно в подобных случаях, просить помилования у его величества Людовика XV. Король подписал его помилование, потом — другую бумагу. «Вот ваше помилование, — сказал он, — и вот подписанное заранее, еще без имени, помилование того, кто убьет вас».

— Замечательно! — восхитилась Камарго. — А что сказал граф?

— Ничего, но, вероятно, он принял к сведению это предупреждение.

— Не скрываю, я не люблю графа де Шароле, — продолжал Бриссак.

— И я, — сказал Ришелье.

— И я, — прибавила Сале.

— Однако он был очень в вас влюблен, — сказал маркиз де Креки, — он повсюду вас преследовал.

— Я ужасно его боялась! — сказала Сале с дрожью.

— Графа де Шароле и любить-то страшно, — прибавил аббат де Берни.

— Доказательством может служить пример мадам де Сен-Сюльпис, — сказала Кино.

— О, это ужасно! — воскликнула Сале.

— И это правда? — спросила Госсен.

— Да, — отвечал де Берни, — я сам видел, как умерла несчастная женщина. Я принял ее последний вздох, и хотя я тогда был еще молод, эта сцена запечатлелась в моей памяти. В ушах у меня до сих пор стоят крики и проклятия этой жертвы!

— Граф де Шароле убил ее?

— Для собственного удовольствия.

— Как это?

— Это было за ужином, во времена регентства. На мадам де Сен-Сюльпис было платье из индийской кисеи. Граф де Шароле взял подсвечник и поджег платье. Он получал удовольствие, видя, как горит женщина.

— О! — закричали Камарго, Сале, Софи, Госсен и Дюмениль.

— Это истинная правда! — сказала Кино.

— И она сгорела? — спросили все.

— Совершенно, — сказал Бриссак.

— О! — закричали опять дамы с ужасом.

— Меня позвали к ней в ту минуту, когда она умирала, — сказал аббат.

— И такие ужасы совершает принц крови! — возмутилась Дюмениль.

— Потомок великого Конде! — прибавила Кино. — Брат герцога Бурбона!

— В ту самую ночь, когда граф совершил этот жестокий поступок, — сказал Ришелье, — его нашли связанным и погруженным до подбородка в яму, наполненную жидкой грязью. Рядом находилась его карета, опрокинутая на бок, без лошадей, а кучер и два лакея лежали связанные, с кляпом во рту.

— А кого граф обвинял? — поинтересовалась Кино.

— Никого. Он не знал, кто поставил его в такое унизительное положение.

— Он дешево отделался — только принял после этого ванну, — сказал аббат де Берни.

— Из крови? — спросила Кино.

— Как из крови? — не поняла Дюмениль.

— Конечно. Это обычно для графа.

— Он принимает ванны из крови?

— Как, вы этого не знаете? Но весь Париж только об этом и говорит.

— Граф де Шароле принимает ванны из человеческой крови?!

— Чтобы поправить свое здоровье! Да, моя милая, ванны из бычьей крови, говорят, хуже, — заметил Таванн.

— И, может быть, не напрасно, — прибавил Ришелье.