Рыцарь умер дважды
Шрифт:
— Но светоча нет. — Ойво выразительно оглядывается. — Нет Саркофага. Он не счел нужным снизойти до тебя сегодня? Не в духе?
Я зажмуриваюсь и прислоняюсь затылком к дереву. Ойво мучает меня, даже не понимая, насколько изощренно. Светоч больше ко мне не придет — вот что стонет измученный рассудок. Я отныне не жрица, я — предательница. Или…
«— Ты все узнаешь. Позже.
— Когда позже? Когда экиланы найдут нас? Когда уничтожат светоча?
— Послушай.
— „Вас“? Ты же сбежала из дома, ты обещала…
— Нас. Нас, Кьори.
Трава чужого мира вся в росе; незнакомые деревья — колючие, голубые, — пахнут смолистой свежестью, ласково тянут лапы, приветствуя меня. Но я ничего не вижу. Я вся — голос, нежный чужой голос, где искрит ослепительная сталь.
— Если ты пошла проводить меня, чтобы расспрашивать, то зря, Кьори. Я вернусь и все расскажу тогда, но не раньше. А пока любуйся нашей планетой в первый раз в жизни, а я полюбуюсь в последний. Не мешай.
Молчание. Улыбка. Светлая. Бесстыдная. Кому ты улыбаешься, Жанна?»
Ее лицо. Нежное утреннее небо. Капли золотой смолы на древесной коре. Стучит в висках, и я сжимаю их, кусаю губы. Ойво хмыкает.
— Я шучу. Неужели обиделась?
— Он не приходит по моему зову. — Сглатываю горечь. — Он зовет сам. Я лишь надеялась, вдруг удастся с ним встретиться. Не удалось. Теперь отдыхаю перед дорогой обратно.
Он вдруг оживляется, подмигивает, тянется ко мне опять.
— Давай отнесу? Люблю таскать хрупкие маленькие драгоценности…
Я вспоминаю, что делает Цьяши в подобных случаях, и бью по покрытой короткими перьями руке. Мысленно я дрожу в ожидании ответного удара, а вслух твердо отрезаю:
— Дойду сама. Спасибо.
— Злая малышка. — Он хмыкает снова и потирает руку. — Зря отказываешься. Ты выглядишь больной и дохлой. Впрочем такое сейчас все наше движение…
— Что ты имеешь в виду?
Ойво отступает, разворачивается и делает несколько ленивых шагов по мху. Разводит мускулистые руки, поднимает их, потягивается, будто только проснулся, и привстает на носки. Не меняя положения, наконец небрежно изрекает:
— Сама посмотри. Вайю Самодовольный Трус прав, как бы я к нему ни относился: это уже не война. Нам не хватает ни сил, ни мужества. Может, все пошло бы лучше… — он оборачивается, — будь у нас хороший лидер. Харизатичный лидер — так говорит Жанна. Да, точно, ха-ри-за-тич-ный, что бы это ни значило. Она вообще знает столько умных словечек…
Знала. Знала, Ойво.
«— В следующий раз ты вернешься добить нас?
— Я вернусь все изменить. И это будет скоро.
— Пойми, я схожу с ума. Ты… ты всегда была так похожа на экиланов, вы неотличимы ничем, кроме цвета кожи, вы словно… одного рода. Скажи, это так? Ты — из них? Твой нос, твоя кожа, кровь… Ты не цветешь, у тебя нет когтей. Ты…
Она останавливается. Резко берет меня за плечи и заглядывает в глаза.
— Послушай меня. Мой Бог учит: все, кто способен любить, мечтать, радоваться солнцу, — одного племени, от кого бы ни произошли. Это мы. И вы. Наши миры не так разнятся, и…
— Почему тогда экиланы истребляют нас? Почему убили старого светоча и искалечили Эйриша? Почему забрали наш дом?
— Все сложнее, Кьори. Очень сложно. Я лишь прошу: верь мне, как всегда.
Молчание. Улыбка. Светлая. Бесстыдная. Маленький нож, которым я срезаю ветки, еще не в моей руке».
Ойво опять разворачивается ко мне, но я почти не вижу его за подступившими слезами.
— Что это с тобой?
— Ничего.
— А, я понял! — Он усмехается. — Ты, наверное, почувствовала себя бесполезной. Ну не грусти, у нас таких много.
Я смотрю на его могучие крылья, потом — в серебристые глаза. Я вдруг понимаю: узнай он правду — и я умру прямо сейчас. Так будет лучше: я не задохнусь в ледяном космосе; мое несожженное тело не будет странствовать вечность, замерзая и облекаясь пылью. Ведь именно так поступают с предателями: их сбрасывают с краев мира, не предав огню. Чтобы ни в коем случае они не вознеслись к Разумным Звездам и не восстали в Небесном Саду. Да, так, наверное, будет лучше. Но… вдруг Эйриш еще сможет меня помиловать?
«— Твое преступление ужасно, Кьори. Тем ужаснее, что ты даже не знаешь, что видела. Жанна была хитра. Умна. Ты не могла постичь ее планов, даже я не мог.
— Но она и Злое Сердце…
— Хватит. Не зли меня сильнее, жрица!
Он никогда раньше на меня не кричал.
— Мне не замолить твоих грехов. Но я… дам шанс. Скоро вернется Эмма, с ней — еще человек. Им понадобится проводник, отведи их к Саркофагу. Если с ними все будет в порядке…»
Он отравил меня надеждой на милость, отравил, а теперь не приходит. Раз за разом я вижу собственную казнь, мать в толпе, там же Цьяши, бранящуюся и плюющую мне вслед. Вижу и самого Эйриша — живого, прекрасного. Вижу всех, благодаря кому моя жизнь имела смысл. Вижу и… делаю шаг за холодный край.
— Ойво, — окликаю его сама.
— Да? — Он, прекратив почесывать клювом плечо, вскидывается.
Поднимаюсь на ноги, оправляю волосы, выпрямляю спину.
— Ты ошибаешься. Я не бесполезная. Ни для движения, ни… — медлю, — для тебя.