Рыцари былого и грядущего. Том I
Шрифт:
— Отчего же он умер таким молодым?
— А этого никто не знает. Мы готовились встретить годовщину освобождения Иерусалима — 15 июля. За несколько дней до этого хранитель Гроба Господня заболел тяжёлой, непонятной болезнью. Никакие средства не помогали. Он отдал Богу душу 18 июля 1100 года от рождества Христова. Иногда мне кажется, что не телесная болезнь его скосила, а душевная боль, с которой он не смог прожить больше года. Но об этом не стоит. Мы похоронили его в храме Святого Гроба на том самом месте, где пострадал Господь. Когда будешь в Иерусалиме, Гуго, помолись на могиле святого герцога. Попроси Готфрида, чтобы он у престола Господня был заступником всем нам.
Морфия, увидев, что её супруг тяжело страдает от невыносимых воспоминаний, пришла ему на помощь?
— О праведном герцоге Готфриде могу добавить несколько слов. Наш император Алексей весьма его почитал. Мне известны строки из письма императора к герцогу: «О тебе носится далёкая слава, что ты муж твёрдый характером и чистый верой». Мы, греки, порою бываем склонны к преувеличенным восхвалениям, но эти слова Алексей писал Готфриду, поверь мне, от чистого сердца. А потом император усыновил герцога и облачил его в императорские одежды. Заметь, Гуго, наш император — главный в мире хранитель православной веры, и если герцог Готфрид признал его своим отцом, значит, он так же был готов стать хранителем православия, унаследовав эту вселенскую задачу вместе с престолом.
— Я заметил, Гуго, как понравилась тебе моя борода, — сказал оторвавшийся от воспоминаний Балдуин, — и это так же моя дань уважения греческой православной вере, сокровища которой раскрыла передо мной моя драгоценная супруга. Как ты знаешь, православные греки носят бороды. И мне понравилось.
После ужина Гуго, оставшись один, неотступно думал о герцоге Готфриде Бульонском. Как жаль, что он не застал его в живых. Но что мешает им, молодым рыцарям, во всем подражать святому хранителю Гроба Господня? А он свят, в этом нет сомнений. Хорошо бы найти в Иерусалиме друзей, которые вместе с ним захотят брать пример с Готфрида Бульонского.
Балдуин уговорил Гуго остаться в Эдессе на неделю и не ради отдыха. Граф поручил своим рыцарям обучить юного шампанца приёмам восточного боя. На Востоке дрались совершенно по-другому. Не зная множества тонкостей, легко было погибнуть в первой же незначительной стычке. Жак, уже успевший сдружится с графскими сержантами, перенимал у них разные боевые премудрости. Балдуин наставлял Гуго:
— Запомни, юноша: рыцарь здесь, на Востоке, должен остаться таким же, каким был на Западе — прямодушным, открытым, честным. Нельзя копировать местную систему боя, которая вся построена на хитрости, обмане и коварстве. Но мы должны очень хорошо знать эту манеру, иначе каждый шаг по этой земле будет приводить нас в западню. А кое-что, конечно, можно и заимствовать. Что совесть христианина не запретит.
С Морфией Гуго в эти дни не виделся, но её чистый образ помогал ему молиться. Сказать, что он влюбился, значило бы ничего не сказать. Морфия была для него существом иного мира, посланницей Царствия Небесного. Его никогда не могло посетить желание хотя бы прикоснутся к её руке. Ни Гуго, ни один из франков в его краях и представить не могли образованную женщину. Впрочем, его ни сколько не удивило, что этот ангел обладает высшей божественной мудростью.
Незадолго до отъезда Гуго обратился к графу:
— Позволите ли, ваше сиятельство, побеседовать с вашей прекрасной супругой о вопросах веры?
— О да, конечно, мой добрый друг, буду очень рад, если Морфия поможет вам в поисках Истины.
В просторном зале они чинно восседали друг напротив друга на изысканных стульях, покрытых резьбой. За спиной у Морфии стояла одна из её фрейлин, вся из себя неприступная, за спиной у Гуго — Жак, величественный, как сто монархов.
Морфия первая начала разговор:
— Мне хотелось бы, милый Гуго, сказать несколько слов о Балдуине. Многих поражает восточная роскошь нашего двора. Одни завидуют, другие осуждают, да и вы не избежали, некоторого недоумения по этому поводу. Хочу, чтобы вы знали: для Балдуина склонность к роскоши — только маска, а его душа мало кому известна. Мой супруг набожен, как и храбр — до полного безрассудства. Полагая молитву одним из рыцарских подвигов, он бросается на колени перед иконой, словно в бой. Вы, франки, имеете склонность к религиозной экзальтации, переходя допустимый предел, иногда забывая, что духовная трезвость — так же одна из христианских добродетелей. Иногда мне приходится сдерживать Балдуина, но его любовь к Богу и Пресвятой Богородице настолько велика и искренна, что это не может не вызвать восхищения. В молитве он усердствует до того, что натёр мозоли на руках и ногах от частых коленопреклонений. Его честность, кротость и милосердие не стану даже превозносить — они известны. Впрочем, набожность не мешает ему быть неутомимым и деятельным в делах государственных. Они, лотарингцы, все такие — львы и в бою, и в правлении, и на молитве.
— Считал бы величайшим для себя счастьем служить вашему великому супругу и вам, о моя прекрасная госпожа.
— А мне почему-то кажется, что такой возвышенный юноша, как вы, Гуго, не будет служить ни одному земному сеньору. Только одному Богу. И на поле боя вы будете взывать лишь к одной прекрасной даме — Пресвятой Богородице.
Гуго потонул в ангельских глазах, исполненных неземной кротости и милосердия. Морфия ответила ему ясной, доброй, почти материнской, но немного виноватой улыбкой, словно извиняясь за то, что она на самом деле не ангел, и её чистота много уступает небесной. Гуго испытывал великое счастье духовного общения без слов. Они долго молчали. Ему очень захотелось рассказать Морфии про свою супругу Адель — благороднейшую женщину с душой, устремлённой к Небу. Но он вспомнил, что они встретились не ради личного общения, и его черты сразу же обрели суровую серьёзность. Морфия замелила эту перемену и он вновь услышал её голос:
— С радостью преподам вам, любезный Гуго, точное изложение православной веры.
Она рассказала ему о том, как император Константин созвал первый вселенский собор и о победе над арианством. О том, как на втором вселенском соборе восточные и западные отцы совместно утвердили Символ веры. Не скрыла она и того, что ныне западные богословы исказили Символ, отступив от некогда общего для всех христиан учения о Святой Троице. Подробно изложила основы христианской триадологии. Открыла глубину и мудрость христологии, упомянув про несториан и про монофизитов, уклоняющихся в крайности. Гуго понял суть веры, которую исповедуют копты, армяне и эфиопы. Закончила Морфия отражением глубинного смысла христианского догмата об иконопочитании.
Перед восхищённых духовным взглядом Гуго постепенно выросло величественное здание вселенской ортодоксальной веры. Святая Соборная Апостольская Церковь теперь представлялась ему живым богочеловеческим организмом, каковым она на самом деле и является. Каждой клеточкой своей души он ощутил, что великую истину христианства совершенно неповреждённой сохраняют только греки. Хотя латинская вера франков почти такая же, но уже с изъяном. «Зачем наши придумали филиокве?» [8] — искренне недоумевал Гуго. Он уже решил, читая на молитве Символ веры, «филиокве» не произносить. Так захотелось домой, к отцу Гвиберту, чтобы всё это ему объяснить. Гвиберт — очень образованный, но ему, увы, не посчастливилось за всю его жизнь встретить ни одного греческого богослова.
8
Филиокве (лат.) — дословно «…и от Сына» — католическое добавление к Символу Веры, исказившее ортодоксальное учение о Святой Троице.