Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
— Дело говоришь, Усама. Завтра же все узнают, что мы готовим войско против ассассинов. А вот на кого пойдёт это войско — на Синана или на Салах ад-Дина — это мы ещё посмотрим. Если мальчик Юсуф остаётся нам верен — наши военные приготовления отнюдь его не оскорбит — ведь не на него же собираемся. Если же он замыслил предательство, пусть ещё раз подумает, узнав о том, что войско уже готово. Очень хорошо. А всё же, как ты думаешь, Усама, что будет делать Юсуф?
— Некоторое время он будет изображать верность и перед халифом, и перед атабеком, а потом попытается устранить первого и добиться независимости от второго.
Нур ад-Дин вдруг жизнерадостно расхохотался:
— Ты знаешь, а я и сам, на его месте, поступил бы именно так. Но вот что ещё интересно: какой религии будет тогда придерживаться Салах ад-Дин? Останется ли он правоверным суннитом, или решит унаследовать от каирского халифа не только трон, но и его измаилитские убеждения?
— Мой повелитель — мастер хороших вопросов. Всё зависит от того, как высоко намерен взлететь мальчик Юсуф. Если он захочет немедленной и абсолютной самостоятельности, тогда у него есть резон принять измаилизм, но в этом случае он никогда не сможет претендовать ни на что, кроме Египта. Если же он хочет взлететь повыше и со временем подчинить себе весь исламский мир, тогда ему надо остаться суннитом. К тому же в этом случае он сможет изображать из себя если не подданного, то хотя бы союзника атабека — это даст ему некоторый шанс избежать немедленной войны с Дамаском. Юсуф уже доказал, что он не идиот, а значит он останется суннитом.
— Какой же ты циник, Усама. Ты действительно считаешь религию лишь разменной монетой в борьбе за власть?
— Я так не считаю, но я вижу, что все вокруг, кроме моего повелителя, считают именно так. Да есть ведь ещё и сам Ширку, которого рано полностью сбрасывать со счетов. А уж этот-то — законченный властолюбец и сластолюбец, на вопросы веры ему совершенно наплевать. Он будет молиться так, как ему будет выгоднее.
— А я разве не сказал тебе, что Ширку умер 3 дня назад? Объелся ворованных абрикосов и умер.
Ахмад считал Усаму ибн Мункыза не просто покровителем, но и вторым отцом. Бывший низарит преклонялся перед широчайшей учёностью дамасского эмира, перед его политической мудростью и искренней религиозностью. Но одного Ахмад никак не мог понять — дружбы Усамы с тамплиерами. Как можно дружить с врагами, уничтожение которых — дело всей твоей жизни? К тому же, эту дружбу приходилось скрывать от великого атабека, как нечто нечистое. Конечно, Ахмад ни на секунду не подозревал Усаму в предательстве, не сомневаясь, что эмир верен исламу и верен атабеку, но тогда вообще ничего не понятно. Впрочем, Ахмад доверял своему второму отцу — если эмир изредка тайком встречается с тамплиерами, значит так надо ради славы Аллаха. Усама не скрывал от Ахмада этих встреч, но и пояснений по этому поводу не давал и уж тем более не предлагал Ахмаду принять участие в разговоре. Но сегодня, когда в дом Усамы тайно пожаловал какой-то высокий тамплиерский чин, эмир сказал, что Ахмаду надлежит присутствовать при разговоре. Ахмад обрадовался — увидеть живого тамплиера — таинственное и зловещее чудовище — это было очень интересно.
Тамплиер был одет, как мусульманин, но — во всё белое, по своему обычаю. Он распахнул объятия на встречу Усаме и широко улыбнулся:
— Сколько лет мы не виделись, мой дорогой Усама?
— Да с тех самых пор, как я обменял тебя на своего брата, мой дорогой Жан.
— Надеюсь, что твой брат жив и здоров?
— К сожалению, он умер 2 года назад.
— Мне искренне жаль. Твой брат был настоящим воином. У нас в плену он вёл себя самым достойным образом.
— Да. да. в этой жизни много достойного сожаления. То вы у нас в плену, то мы у вас в плену, а потом, глядишь, и все поумирали.
— Что же делать, все мы смертны. Но дни славного Дамаска да продлятся до скончания времён.
— И дни вашего Ордена так же — во славу чистейшей Мариам.
— Да будет так, мой прекрасный друг Усама.
— Но пусть Аллах сократит дни ассассинов, которые оскверняют землю своим смрадом. Пусть они исчезнут ради славы Дамаска и ради славы Ордена.
Улыбка медленно, неторопливо и спокойно исчезла с лица сенешаля храмовников. Его лицо стало теперь любезно жёстким:
— Я очень внимательно слушаю тебя, Усама.
— Говорят, ассассины вместе со своим Старцем Горы решили принять христианство?
— Похоже, они и правда имеют такое намерение, — сенешаль развёл руками, дескать, что же я-то тут могу поделать.
— Но ты же хорошо понимаешь, Жан, что этого никогда не будет. Скорее уж все демоны преисподней станут христианами.
— Аллах знает об этом лучше, Усама.
— Значит, тамплиеры не обольщаются на счёт ассассинов?
— Когда это мы давали повод считать себя идиотами?
— Так почему же вы потворствуете этому недостойному балагану?
— Мы не потворствуем. Мы наблюдаем. И пока не усматриваем повода для вмешательства в ситуацию. Король Амори, похоже, и правда верит в то, что ассассины могут стать христианами. Разубеждать его бесполезно. Синан, конечно, обманет короля, но, по большому счёту, королевству это никакого ущерба не причинит. Зачем Ордену во всё это вмешиваться?
— Но ассассины — данники Ордена. Когда они обманут короля, разве тамплиеры не будут испытывать в этой связи хотя бы некоторой неловкости?
— Ассассины всего лишь платят нам дань. Они не друзья, не союзники и не вассалы Ордена. Всем известно, что Синан не обязан согласовывать с тамплиерами свои действия, и он не делает этого.
— Но, взимая с ассассинов дань, тамплиеры уже тем самым признают за ассассинами право на существование.
— Что ты хочешь, Усама?
— Нур ад-Дин намерен уничтожить ассассинов. Не мешайте ему.
— Ты полагаешь, тамплиерам доставит удовольствие увидеть Нуреддина нависающим над своими владениями?
— Да пойми же ты, Жан, что ассассины — богомерзские твари, которые ни вам, ни нам не могут быть союзниками. Мы с вами верим в Бога по-разному, но мы верим в Бога, а ассассины не верят ни во что, кроме своих подлых кинжалов. Ни вам, ни нам эти твари не нужны. Пусть они исчезнут.
— Нам стало трудно разговаривать, Усама. Сегодня ты служишь господину, который спит и видит сбросить всех крестоносцев в море. Нуреддин не признаёт за нами права ни на одну пядь Святой Земли. По-твоему, мы сейчас должны любезно предоставить Нуреддину возможность уничтожить ассассинов, а потом столь же любезно подставить свои шеи под его саблю?