Рыцари пятого океана
Шрифт:
Я стал внимательно слушать рассказ командира полка.
— 19 сентября 1941 года, когда группа наших самолетов бомбила штаб Гудериана, машина Воскресенского была подбита прямым попаданием зенитного снаряда. Летчику удалось выпрыгнуть с парашютом. Обгоревшего, раненого, его схватили фашисты и после долгих, по безуспешных допросов бросили в сарай. Санитарке путивльского госпиталя для военнопленных удалось уговорить главного врача оказать Воскресенскому помощь.
Прошло несколько дней. Ожоги стали меньше беспокоить летчика, но простреленная рука нуждалась в длительном лечении. Однако не физические, а душевные страдания лишили Воскресенского покоя. Однажды ночью девушка — санитарка участливо спросила:
— Больно?
Летчик испытующе посмотрел на нее и указал рукой на сердце:
— Вот тут больно.
Девушка склонилась над ним и шепотом сказала:
— Вам надо бежать. Будьте готовы завтра к ночи.
Михаил с первого дня плена думал о побеге, и теперь его беспокоила только одна мысль: не провокация ли это?
Санитарка оказалась истинной патриоткой. Слово свое она сдержала. В следующую ночь, когда все уснули, летчик тихо подошел к предусмотрительно оставленному открытым окну и вылез в темный двор. В условленном месте его встретила подпольщица и глухими переулками провела на окраину города. Там ждали Воскресенского двое. Познакомились. Один из них тоже назвался летчиком, другой — партизанским связным.
Около года пробыл авиатор в партизанском отряде Ковпака. Рана его зажила окончательно, и вместе с ковпаковцами он ходил на задания. Но душа его тосковала по небу, где однополчане дрались с ненавистным врагом.
Вместе с летчиком Калининым, также волей случая оказавшимся в отряде партизан, его перебросили самолетом на Большую землю. Пути друзей разошлись. Михаила Воскресенского определили в пехоту.
— Но я же летчик, понимаете, летчик! — доказывал он. — Мое дело летать.
— А документы?
Документов у Воскресенского не было, но он продолжал настаивать, чтобы его отправили в Москву. В конце концов командир дивизии согласился. В Москве навели нужные справки и сказали:
— Ваш полк, товарищ Воскресенский, получает новые самолеты. — И ему назвали город.
— II вот смотрю и глазам не верю, — продолжал Якобсон. — Передо мной Миша Воскресенский. Мы считали его погибшим, а он живой — здоровый. Обнялись, расцеловались. Рассказал он мне о своих злоключениях и попросил:
— Товарищ командир, вызволите меня из пехоты.
— Как из пехоты? — не понял я.
— Из самой что ни на есть настоящей. Нахожусь здесь, в запасной стрелковой бригаде.
На другой же день я поехал к командиру бригады полковнику Петрову и сказал, что знаю Воскресенского как лучшего летчика, что надо отпустить его в родной полк. Петров оказался человеком сговорчивым:
— Хорошо, забирайте своего пленника, — сказал он. — В небе от него пользы будет больше, чем у нас, на земле.
О судьбе Михаила Воскресенского я рассказал командиру дивизии, он тут же распорядился:
— Введите его в боевой строй.
Дали Воскресенскому несколько провозных полетов. Навыки пилотирования он восстановил быстро: сказалась прежняя подготовка. И вот настал день, когда Михаил снова повел самолет на боевое задание. Ни шквальный зенитный огонь, ни яростные атаки истребителей не остановили Воскресенского на пути к цели. Я понимал его. Человеку очень хотелось реабилитировать себя, показать, что он ни в чем не изменился, что по — прежнему всей душой предан нашему общему делу. Летчик рвался на самые опасные задания. Недавно, например, летал на разведку. Штурмана убило осколком, самого Воскресенского ранило. Но он довел самолет, посадил его. Из госпиталя, куда его определили на лечение, сбежал через три дня. С, перевязанной головой, он снова полетел на боевое задание. И мы не препятствовали, знали: в нем кипит жгучая ненависть к фашистам.
— Вот какие люди бывают, Андрей Герасимович, — закончил рассказ полковник Якобсон.
Выслушав командира полка, я пригласил М. Г. Воскресенского. Он вошел в землянку и, увидев незнакомого бригадного комиссара, почему-то побледнел. Думал, наверное, что опять начнутся расспросы, что могут даже отстранить от летного дела. Но я рассеял его сомнения:
— Мне говорил о вас командир, как о человеке с чистой совестью. Воюете вы здорово. Так и бейте фашистов до победного конца.
Лицо летчика заметно преобразилось, в глазах сверкнула радость.
— Спасибо! — тихо сказал он. — Доверие оправдаю, товарищ бригадный комиссар.
Михаил Григорьевич Воскресенский прошел всю войну. Потом окончил академию, стал полковником и до сих пор продолжает служить в рядах славного воинства пятого океана.
В одном из бомбардировочных полков воевал лейтенант Василий Челпанов. С виду тихий, застенчивый паренек, в бою он буквально преображался. Пожалуй, в части не было человека, которому бы Челпанов уступал в храбрости.
Войну он начал на маленьком тихоходном По-2, возил почту, небольшие грузы. Имя лейтенанта не упоминалось ни в оперативных сводках, ни в политических донесениях. Но вот разнеслась весть: Василий Челпанов совершил подвиг.
…Лейтенант возвращался на свой аэродром. Монотонно стрекотал маломощный мотор фанерного «кукурузника», с крыла на крыло перебрасывали самолет воздушные потоки. Ничто, казалось, не предвещало беды. На горизонте уже показались строения маленького городка, а за ним рукой подать до места посадки.
И вдруг хищным коршуном налетел «мессершмитт». Огненная трасса сверкнула перед самым носом челпановской машины. Что мог противопоставить беззащитный По-2 быстроходному истребителю, вооруженному пушкой и пулеметами? Вступить с ним в бой было равносильно тому, что с кулаками броситься на бронированное чудовище. И Василий принимает спасительное решение: снизиться до самой земли и маневрировать в складках местности.
Фашист, уверенный в своем превосходстве, не торопился расправиться с заранее обреченной жертвой: то пугнет пулеметной очередью, то ударит пушечными снарядами. А По-2 нырял и нырял по балкам и овражкам. Наконец гитлеровцу надоела игра в кошки — мышки, и он решил покончить с «кукурузником». Но слишком поздно принял это решение: в баках кончилось горючее, пришлось садиться на нашей территории.
— Ну и поводил же ты фашиста за нос, — похвалил Челпанова командир полка.
Лейтенант только плечами пожал: что ж, мол, оставалось мне делать?