Рюссен коммер!
Шрифт:
– Мы тут все помешались на здоровый образ жизни, – сказала Гудрун, заехавшая за мной перед интервью в Миграционном агентстве. – Бегают, прыгают, качаются, едят только экопродукты. Это настоящее массовое умопомрачительство.
Я не стала её поправлять, слово «умопомрачительство» мне понравилось.
– Следить за здоровьем нужно, чтобы жить. А они все живут, чтобы следить за здоровьем.
– А ты не бегаешь?
– Я уже десять лет хожу на встречи анонимных обжор и всё время боюсь сорваться. И ещё я лечилась от алкоголизма, давно, в молодости. Русская и шведская кровь, наверное, тяжёлая смесь, – засмеялась Гудрун.
На
– За что вас преследуют в России?
– За участие в террористической организации.
– Вы террористка?
– Нет.
– Вы участвовали в организации?
– Да.
– Так вы террористка?
– Нет.
– Мы не даём убежище террористам.
– Я не террористка.
– За что вас преследуют в России?
– За участие в террористической организации.
– Вы террористка?
– Нет.
– Вы участвовали в организации?
– Да.
– Так вы террористка?
– Нет.
– Мы не даём убежище террористам.
– Я не террористка.
Я посмотрела на адвоката, но он только едва заметно пожал плечами.
– Расскажите, как вы попали в Швецию.
Мне нельзя было говорить, что я перешла границу, иначе бы меня отправили в Финляндию. И я повторила легенду, которую мы придумали с Гудрун.
– Один мужчина перевёз меня в багажнике машины. Я забралась в спальный мешок и лежала там среди разных туристических снастей.
– Где это было?
– В Алакуртти.
– В ваших газетах писали, что в вашем родном городе арестовали полицейского, который помог вам перебраться через границу. На танке.
Я чуть не брякнула, что это был вовсе не танк, но вовремя спохватилась.
– Вам не кажется, что это звучит как анекдот?
Инспектор пожал плечами:
– Нас тут ничем не удивишь.
– Вообще доверять российским СМИ не стоит, там одна пропаганда. А на самом деле полицейский, мой бывший одноклассник, нашёл мне проводника. Тот перевёз меня из Алакуртти в Швецию в багажнике, – беззастенчиво врала я.
– Тяжело, наверное, столько времени лежать в багажнике? Приходилось выходить, разминать кости?
На таком меня было не поймать.
– После пыток током полежать немного в багажнике, поверьте, полная ерунда. Когда проводник открыл багажник, мы были уже в Хапаранде. Там я села на поезд до Стокгольма. Давайте я расскажу вам, как меня пытали? Мне к соскам цепляли клеммы и поливали водой, чтобы было больнее. А когда я теряла сознание, били по щекам, чтобы я пришла в себя, и начинали сначала. Эти люди были, как врачи, в резиновых перчатках, а на головы у них были надеты чёрные балаклавы.
Я задрала свитер и футболку, чтобы показать ожоги на груди, но они уже почти прошли.
– Это возмутительно, – сказала я адвокату по-русски. – Они разговаривают со мной, словно я преступница. Я почувствовала себя как дома, в полицейском отделении или в кабинете Следственного комитета.
– Да ты что, – отмахнулся адвокат, – они с тобой очень любезны. Всё-таки о тебе вышло много публикаций в наших газетах, и
– Но так же нельзя!
Адвокат пожал плечами:
– Это их работа – дать убежище как можно меньшему количеству беженцев. Тем более очень многие врут. Тут полно людей, которые зарабатывают на жизнь тем, что придумывают легенды и тренируют для интервью с инспекторами.
– Но это же Швеция!
– И что? – удивился адвокат.
Я промолчала.
Одна молдаванка, с которой я разговорилась в «миграхунке», посоветовала мне сайт «Шведская пальма», бог знает, почему он так назывался. Здесь можно было найти всё: дешёвые сигареты, алкоголь в любое время, антибиотики, русских парикмахеров, койко-место в пригороде за две тысячи крон, проститутку, гражданина ЕС для фиктивного брака. Мне не хотелось начинать новую жизнь в новой стране с нарушений закона, но уж больно дорогие в Швеции были сигареты. На «Шведской пальме» блок стоил всего триста крон, в два раза дешевле, чем в магазине, и, позвонив по номеру в объявлении, я договорилась о встрече с неким Ахмадом. Судя по акценту, он был из Средней Азии.
– А какие сигареты? – спросила я его.
– Какие принесу, такие и будут.
Ахмад также торговал разными средствами самозащиты, которые в Швеции нельзя было купить, и я заказала у него перцовый баллончик. Привыкла всегда носить что-то с собой, потому что у нас постоянно были стычки с националистами или активистами из провластных движений. Без ножа или баллончика я чувствовала себя беззащитной, почти голой.
О районе Ринкебю много писали в наших газетах. No-go-zone, мигрантское гетто, где нет полиции и действуют законы улицы. Я спросила Гудрун, не опасно ли туда ехать.
– Не говори глупостей, – разозлилась Гудрун. – Я думала, ты умней.
До Ринкебю со мной в вагоне ехали одни арабы и африканцы, многие говорили по телефону, очень громко, перекрикивая друг друга. Мужчина рядом со мной смотрел видео на YouTube, что-то на арабском, с завываниями муллы на заднем плане.
Когда я вышла из метро на площадь, мне показалось, что я приехала не из одного района Стокгольма в другой, а из Швеции в другую страну. На скамейках, подставляя лица холодному солнцу, сидели чернокожие пожилые мужчины, вокруг палаток с фруктами и овощами ходили женщины в длинных чадрах, торговались, спорили.
Мы договорились встретиться у забегаловки «Пицца, кебаб», и я села за один из столиков. Мужчины посмотрели на меня с любопытством. Я огляделась, отметив, что во всех кафе на площади были только мужчины, ни одной женщины, не считая меня.
– Лиза? – подошёл ко мне чернявый мужчина. – Вот, забирай.
Он протянул мне пакет. Я отсчитала деньги.
– Курить вредно. Дети зелёными будут, – сказал мне Ахмад и, не прощаясь, пошёл, пряча деньги в карман.
Я открыла пакет. Там лежали баллончик и блок белорусских сигарет «Минск», а на предупреждающей наклейке было написано «Слепата». Распечатав пачку, закурила. Сигареты оказались не такими уж плохими. Вообще-то в Швеции нельзя курить на летних верандах, но Ринкебю – это как бы и не совсем Швеция. Поэтому никто мне не сказал ни слова, а официант даже принёс консервную банку в качестве пепельницы.