Рыжее братство. Трилогия
Шрифт:
– К счастью, меня подобными глупостями не тревожат. – Маг попробовал заявить сие с надменным превосходством, а вышло както жалко.
– К счастью? – удивилась, спародировав манеру Лорда выгибать брови. – Что ж, каждый понимает счастье посвоему. Бывай, маг!
Лакс молча поднялся вслед за мной, отвесил мужчине преувеличенноиздевательский поклон. Фаль присел на плечо и показал надменному колдуну кончик розового язычка. Мы вышли в общий зал, где у стойки, держа в обеих руках по пирожку, врученному в руки добросердечной Вларисой, переминались с ноги на ногу ребятишки.
– Ешьте,
– Я не себе, я брату, – пискнул один из храбрых малышей, запихивая за щеку сразу половину пирожка с повидлом. Яркая струйка тут же потекла из уголка рта по личику. – Он при тятьке остался.
– Ох, – покачала головой Влариса, сноровисто накидала пацанятам объемистый узелок, сунула в руки ближайшего:
– Держи, паренек!
– Я девочка, спасибо, тетечка, – поблагодарила худосочная малявка, бережно прижав к себе узелок.
– Ну что, ведите к тяте! – обратилась я к детишкам.
Восхищение и надежда в глазах воссияли ярчайшими из звезд, сделав чумазые мордашки сказочно, почти поэльфийски прекрасными. Мы покинули жаркое чрево трактира и ступили на все еще теплую, но уже пахнущую ночной свежестью мостовую, в сгущающиеся сумерки. Лакс забрал у девочки тяжелый узел с продуктами, сунул к себе в сумку и поинтересовался:
– Далеко живете, галчата?
– На Куриной Гузке, – отозвался паренек.
– Лакс, переведи, – попросила я.
– С полчаса ходу, нищий район, – обронил вор, – но есть и погаже. Там почти спокойно.
– А ято на приключения надеялась, – улыбнулась я и обратилась к ребятишкам: – Давайте знакомиться. Магева Оса, моего друга зовут Лаксом.
Малыши замялись, я сначала не поняла почему, не имена же свои позабыли, а потом сообразила и осторожно добавила:
– Говорите, не бойтесь, для заклятий не использую, обещаю.
– Меня Павилой кличут, – раскололась девочка, стрельнув глазами.
– Да Павка ты, – презрительно фыркнул малец и назвался в свою очередь: – Я Оль. А дома с тятькой Ваник остался.
– Так что там с вашим отцом приключилось? – принялась расспрашивать я малышей, пока мы двигались по улочкам, становившимся все более замусоренными, узкими и пахучими. Детишки чувствовали себя привычно, как пара рыбок в запущенном аквариуме, перепрыгивали и огибали какието кучи мусора, на ходу успевали жевать и отвечать на мои вопросы. Лакс шел вроде бы спокойно и даже беспечно, но я видела, что спутник стал собраннее и настороженнее, ночной Патер предъявлял свои требования к загулявшим горожанам, и даже в обществе магевы вор внимательно поглядывал по сторонам, держа руку поближе к ножу на поясе. Колдовство колдовством, а от удара в спину никто не застрахован. Вдруг попадется какойнибудь либо совсем потерявший совесть, либо упившийся до бесчувствия тип.
– Упал тятька, какаято падла лак пролила на ступеньках слесарни, он оскользнулся и грохнулся, так нам дядька Михен сказал, – повзрослому степенно вздохнул Оль, а Павка не удержалась и хлюпнула носом.
– Упал спиной или грудью? – уточнила я, чихнув от особенно сильной волны ароматов из недр какогото заштатного кабака с кривой, болтающейся на одной петле дверью. То ли так было всегда, то ли сегодня уже успели в драке снести. Воняло от кабака еще более мерзко, чем от окружающей помойки. Как там люди пить и есть умудряются, меня бы сразу вывернуло наизнанку? Или они все хроническим ринитом страдают?
– Спиной, – хлюпнул и Оль, вспомнив о приключившемся несчастье, потом робко спросил: – Магева, а ты вылечишь тятьку? Лекарьто сказал, что ничего сделать нельзя, даже не пошел с нами, только языком цокал и головой тряс. А Павка ему целую бронзовку давала. Мы уж и в храме были, Миранде Целительнице молились, чтобы, значит, полегчало, а только пока без толку…
– Ну как это без толку? Вы помолились, а потом меня разыскали, – перебила я Оля, неизвестно почему поддержав реноме неизвестной богини.
Может, потому, что и в своем мире насмотрелась, как вместо того, чтобы о душе думать (так по морали и правилам положено, если уж верующим называешься), эгоисты от религии вымаливали у боженьки вполне материальные блага, да еще и возмущались, если не получали требуемого. Будто не молились, а заказ наложенным платежом на товар по каталогу оформляли. Честное слово, мне становилось жаль Бога, который по миллиону раз на дню слышит (Он ведь обязан каждую молитву слышать!): «Дай, дай, дай!» – и очень редко: «Спасибо тебе, Господи, за то, что есть мир и я в этом мире».
Да, деловые ребятишки, похоже, пытались заручиться помощью из всех возможных источников, и только когда официальная медицина и религия оказались бессильны, решили обратиться к магической практике. В городе (может, зря я на Лорда наехала?) спрос с магов и магев поменьше, есть кому народу помочь.
– А ведь правда твоя, почтенная магева, – удивленно согласился Оль насчет участия Миранды. – Я не подумал, что она так помогать тоже может. Значит, вылечишь тятю?
– Вылечу или нет, сразу сказать нельзя, вот погляжу на вашего больного, тогда и решу, – не стала заранее обнадеживать малышей. Хороший доктор никогда, не увидев пациента, обещаний раздавать не станет, а тем более обнадеживающих прогнозов. Интересно, кстати, сколько же лет ребятишкам, уж больно разумно себя ведут. Семь, восемь или побольше? А что хилые такие, так это от скверного и нерегулярного питания. Сильно ли на хлебе с водой вырастешь. Организм не дурак, ему мясо, овощи, фрукты подавай, тогда и в рост пойдет, и про запас чегонибудь отложит.
Как и обещал Лакс, мы добрались до Куриной Гузки довольно быстро. Я бы назвала эти трущобы поиному, более крепким словцом, относящимся к тылам телесным. Причем никто даже носа не расквасил, навернувшись о камни или прогнившее дерево. Убогий домишко из трухлявых досок в один этаж – не хуже и не лучше, чем кучка таких же жалких строений рядом – встретил нас кислым, спертым воздухом, дымом, мужским храпом и скорбным детским сопением. Когда глаза малость привыкли к полумраку, в крохах вечернего света, сочащегося по капле в узкое оконце под крышей и через дверь, я рассмотрела стол, две длинные лавки, очаг прямо на полу, топчан, на котором навзничь, как колода, лежал человек, укрытый какимто тряпьем, и маленькую фигурку, скорчившуюся у его ног.