«С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях
Шрифт:
Здесь получили мы от фельдмаршала приказ, возвестивший нам блистательную победу генерала Платова, разбившего неприятельский корпус, шедший от Дорогобужа к Духовщине. Между прочим, сказано было в том приказе: «После чрезвычайных успехов, одерживаемых нами ежедневно и повсюду над неприятелем, остается только быстро его преследовать; тогда, может быть, земля Русская, которую мечтал он поработить, усеется костьми его. И так мы будем преследовать неутомимо. Настают зима, вьюга и морозы; но вам ли бояться их, дети Севера! Железная грудь ваша не страшится ни суровости погод, ни злости врагов; она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушается. Пусть всякой вспомянет Суворова: он научал сносить голод и холод, когда дело шло о победе, о славе русского народа. Идем вперед! С нами Бог! Перед нами разбитый неприятель! Да будет за нами тишина и спокойствие!»
Этот
Все деяния князя Кутузова показывали его мудрость, глубокое знание военного искусства, предусмотрительность; все это подтверждалось многократными успехами; а потому никто не станет обвинять его, почему он, имея равные с неприятелем силы и превосходство оружия, не нанес ему решительного удара, окружив его под Красным. Могло статься, что фельдмаршал наш не почитал армии Наполеона в таком ужасном расстройстве, в каком она действительно находилась при выступлении из Смоленска, о чем мы после узнали. Напротив того, в первых сшибках под Красным французы оказали еще упорное сопротивление и отчаянное мужество, которое на краю гибели их, без надежды спасения, могло бы усилиться до высочайшей степени, и тогда, умирая с оружием в руках, они пролили бы довольно крови русских воинов, которая была в тогдашнее время драгоценна тем более, что взгляд на будущее представлял еще много усилий для совершенного окончания с успехом начатого. Фельдмаршал, конечно, не хотел вверять судьбу Отечества случайности генерального сражения. Наши войска так же были не в завидном положении; они так же терпели нужду, хотя без сравнения в меньшей степени против неприятеля; имели так же значительную убыль от усталых и заболевших среди военных трудов и от скудной пищи.
Только любовь к Отечеству и торжество изгнания врага-разорителя подкрепляли бодрость и веселье духа русских воинов. Избежав генерального сражения под Красным, наша армия не имела значительной потери, через что сохранила грозную и важную осанку, с которой потом вступила в недра Германии и увлекла политику европейских кабинетов в пользу России. Соображая обстоятельства будущего, фельдмаршал, по-видимому, не намерен был делать важных усилий для окончательного истребления Наполеоновой армии открытой силой; из любви к России он, может быть, пренебрег этой славой. Великое дело было и то, с каким искусством он умел дотоле ужасную для всей Европы армию великого завоевателя довести до последней крайности. Должно заметить, что все военные действия фельдмаршала князя Кутузова, от Москвы и до Красного, отличались высшим искусством в стратегических соображениях, против всех военных действий, нашими армиями до того производимых.
Ф. Глинка
Письма русского офицера
25 октября
Город Вязьма
Вскоре после Тарутинского дела, 6 октября, князь светлейший получил известие, что Наполеон, оставляя Москву, намерен прорваться в Малороссию. Генерал Дохтуров с корпусом своим отряжен был к Боровску. Вслед за ним и вся армия фланговым маршем передвинулась на Старую Калужскую дорогу, заслонила собой ворота Малороссии и была свидетельницей жаркого боя между нашим 6-м и 4-м французским корпусами при Малом Ярославце.
Генерал Милорадович, сделав в этот день с кавалерией 50 верст, не дал отрезать себя неприятелю и поспешил к самому тому времени, когда сражение пылало и присутствие его с войсками было необходимо. Фельдмаршал, удивленный такой быстротой, обнимал его и называл крылатым. В наших глазах сгорел и разрушился Малый Ярославец. На рассвете генерал Дохтуров с храбрыми войсками своего корпуса присоединился к армии, которая двинулась еще левее и стала твердой ногой на выгоднейших высотах.
Генерал Милорадович оставлен был с войсками своими на том самом месте, где ночь прекратила сражение. Весь следующий день проведен в небольшой только пушечной и ружейной перестрелке. В сей день жизнь генерала была в явной опасности, и провидение явно оказало ему покровительство свое. Отличаясь
Через два дня бегство неприятеля стало очевидно, и наш арьергард, сделавшись уже авангардом, устремился преследовать его. Темные, дремучие ночи, скользкие проселочные дороги, бессонье, голод и труды – вот что преодолели мы во время искуснейшего флангового марша, предпринятого генералом Милорадовичем от Егорьевска прямо к Вязьме. Главное достоинство этого марша было то, что он был совершенно утаен от неприятеля, который тогда только узнал, что сильное войско у него во фланге, когда мы вступили с ним в бой, ибо до того времени один генерал Платов теснил его летучими своими отрядами.
Вчера началось сражение, с первым лучом дня, в 12 верстах от Вязьмы. У нас было 30 тысяч, а вице-король Итальянский и маршалы Даву и Ней наставили против нас более 50 тысяч. Неприятель занимал попеременно шесть выгоднейших позиций, но всякий раз с великим уроном сбиваем был с каждой победоносными нашими войсками. Превосходство в силах и отчаянное сопротивление неприятеля продлили сражение на целый день. Он хотел было непременно, дабы дать время уйти обозам, держаться еще целую ночь в Вязьме и весь город превратить в пепел. Так уверяли пленные; и слова их подтвердились тем, что все почти печи в домах наполнены были порохом и горючими веществами. Но генерал Милорадович, послав Паскевича и Чоглокова с пехотой, которые тотчас и ворвались со штыками в улицы, сам с бывшими при нем генералами, устроя всю кавалерию, повел в объятый пламенем и неприятелем наполненный еще город. Рота конной артиллерии, идя впереди, очищала улицы выстрелами; кругом горели и с сильным треском распадались дома; бомбы и гранаты, до которых достигало пламя, с громом разряжались; неприятель стрелял из развалин и садов; пули свистели по улицам… Но, видя необоримую решимость наших войск и свою гибель, оставил он город и бежал, бросая повсюду за собой зажигательные вещества. На дымящемся горизонте угасало солнце. Помедли оно еще час – и поражение было бы совершеннее; но мрачная осенняя ночь приняла бегущие толпы неприятеля под свой покров.
До 5 тысяч пленных, в числе которых известный генерал Пелетье, знамена и пушки были трофеями этого дня. Неприятель потерял до 10 тысяч. Путь на 12 верстах устлан его трупами. Генерал Милорадович остановился в том самом доме, где стоял Наполеон, и велел тушить горящий город. Сегодня назначен комендант, устроена военная полиция, велено очищать улицы от мертвых тел, разослано по уезду объявление, сзывающее жителей к восстановлению, по возможности, домов и храмов Божьих в отечественном их городе, исторгнутом ныне из кровавых рук нечестивых врагов.
26 октября, в два часа пополудни
Дорогобуж
Вот сейчас только кончился штурм крепостного замка в Дорогобуже. Мы вырвали его из рук французов, захватили город, который они уже начали жечь, и провожали их ядрами, покуда не скрылись из наших глаз. А теперь сильная буря, веющая к западу, и генерал Юрковский с легкой конницей гонят их далее.
‹…›
В каком печальном виде представлялись нам завоеватели России!.. На той дороге, по которой шли они так гордо в Москву и которую сами потом опустошили, они валялись в великом множестве мертвыми, умирающими или в беднейших рубищах, окровавленные и запачканные в саже и грязи, ползали, как ничтожные насекомые, по грудам конских и человеческих трупов. Голод, стужа и страх помрачили их рассудок и наложили немоту на уста: они ни на что не отвечают; смотрят мутными глазами на того, кто их спрашивает, и продолжают глодать конские кости. Так караются враги, дерзающие наступать на святую Русь! Подобная казнь постигла татар, дерзко набежавших на Россию в дни малолетства царя Ивана Васильевича. «Великие снега и морозы познобили татар, а остальных козаки добивали» – так говорит Царственная книга.