С киноаппаратом в бою
Шрифт:
— Профессиональное чутье. Знаем, где жареным пахнет, — пошутил Рымарев.
Мы подошли к глубокой яме, вырытой под стеной школы. Несколько комсомольцев и саперов, раскопав вокруг землю, готовились к подъему бомбы. Ее немного деформированный стабилизатор приковывал взгляд, как палочка гипнотизера.
— А что, если рванет? — спросил Рымарев, разглядывая навесной кран с талями.
— Бомба замедленного действия. Может сработать каждую секунду… — продолжая свое дело, спокойно ответил мичман-сапер.
Все обошлось благополучно. Бомба рванула далеко от города, куда саперы
После этой случайной встречи мы виделись с Борисовым регулярно. Он оказался простым душевным человеком. Создавалось впечатление, что в городе он знал каждого, с каждым был знаком, знал нужды и чаяния людей, умел простым теплым словом успокоить, поддержать человека, вселить в него бодрость и уверенность.
— Ребята, снимите школьников Севастополя. Учебу под землей, — говорил он нам, — чтобы в мирные дни не забыли, в какое время учились, в каком городе живут… Снимите восстановительные работы…
Мы делились с ним своими мыслями, рассказывали о своих неудачах и успехах.
— Сегодня нам удалось заснять Десятую батарею Матушенко, а на фоне Константиновский равелин, как в 1854 году! — похвастался я. Для нас это был удачный кадр, а он воспринимал все гораздо глубже.
— Да, это мысль! Вот ведь — какая штука история! Она, как видите, повторяется. И здорово, что вы нашли воплощение этой мысли, такое лаконичное и простое…
Зима в Севастополе выдалась суровая.
15 декабря каждый уголок города был фронтом. Ни один дом, ни один клочок земли не был в безопасности, и люди переселились в убежища. Под землей находились и предприятия.
17 декабря начался второй штурм города. На направлении главного удара враг имел огромное превосходство в живой силе и в технике. В ходе боев немцам удалось прорваться через Мекензиевы горы к шоссе и железной дороге. Немцы отдельными группами появлялись даже на Братском кладбище и Северной стороне. Наши резервы были исчерпаны. Прорвавшиеся 21 декабря через блокаду корабли привезли из Туапсе Семьдесят девятую стрелковую бригаду морской пехоты полковника Потапова, а 23 декабря — Триста сорок пятую стрелковую дивизию полковника Гузя.
И уже 22 декабря прорвавшийся к Северной бухте противник был отброшен нашими частями, в составе которых была бригада Потапова, а 24-го контратака дивизии Гузя остановила наступление врага на Мекензиевы горы.
В конце декабря нас вызвал к себе Борисов. Мы ехали к нему после съемки на батарее Матушенко. На батарее мы узнали, что в дзоте № 11, отбитом у немцев, нашли тела восьми моряков, оборонявших дзот под командой старшины второй статьи Сергея Раенко. В гарнизон дзота входили также матросы Раенко, Калюжный, Погорелов, Доля, Мудрик, Радченко и Четвертаков. Они сражались в районе деревни Дальняя (Камышлы) на направлении главного удара. Трое суток горстка храбрецов отбивала атаки гитлеровцев. К ним с боеприпасами прорвались политрук Потапенко, матросы Корж, Король, Глазырин. Все, кроме Глазырина, погибли.
Оставшись
«Родина моя! Земля русская!
Я, сын ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне сердце. Бил гадов, пока в груди моей билось сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим.
Моряки-черноморцы! Деритесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал.
Калюжный».
— О це люди!.. — сказал Петро.
Войдя на КП горкома, мы тут же спросили Борисова:
— Про одиннадцатый знаете?
— Знаю. Знал еще и тогда, когда ребята его обороняли.
— А почему вы не сказали нам? — Димка снял очки и стал обиженно протирать их.
— Ладно, ладно! Вас ведь всего раз, два — и обчелся… Да и пленка все равно бы пропала.
— Нет, вы все-таки скажите, — Димка надел очки, — почему мы с такими ребятами не отгоним фрицев к чертовой матери от Севастополя? Чего они, гады, тут под носом торчат?.. Во что город превратили. Ведь сердце кровью обливается!
Моего друга явно прорвало. Борис Алексеевич молча слушал:
— Ведь нам так немного надо! — Димка весь пошел красными пятнами. — Еще бы пару дивизий!
Борисов молча подошел к карте.
— Вот смотрите…
В комнату кто-то заглянул.
— Мы тебя ждем, Борис Алексеевич.
— Начинайте. Я сейчас подойду… 14 декабря освободили Ясную Поляну, 15-го — Клин и Истру, 16-го — Калязин, — начал он тоном лектора. — Цель нашего контрнаступления под Москвой — это разгром ударных группировок врага, угрожающих столице с севера и юго-запада. Как вы считаете, это важно?
Мы пожали плечами: какой же может быть разговор?
— 8 декабря, — продолжал Борисов, — освобожден Тихвин, и сейчас борьба идет на подступах к Ленинграду. А вы знаете, что сейчас едят ленинградцы?
Тогда мы этого не знали, как и не знали многого другого.
— Так вот, они едят суп из приводных ремней и прокладок… Как вы думаете, сколько может держаться город в таком положении?
Мы молчали.
— И вообще подумайте, что на данном этапе важнее. А то рассуждаете, как мальчишки! А теперь слушайте: у нас сейчас на горкоме будет стоять вопрос о новогодних елках…
Мы недоуменно переглянулись.
— Это очень важно, — как бы не замечая нашего недоумения, спокойно продолжал Борисов. — И нужно это не только детям, но и взрослым. К сожалению, это не наша мысль, а постановление ВЦСПС о подготовке к Новому году…
Мы молчали, отказываясь что-либо понимать.
— Праздничная елка — это вера в жизнь, в будущее… Ну, на этот раз понятно? Вот мы и хотели, чтобы вы все это сняли…
Мы уходили от Борисова подавленные. У нас не было достаточно света, и все, что происходило ночью или в помещении, для нас пропадало…