С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
— При живом-то муже — замуж? Не богохульствуй, Михаил... — Она перебросила через левое плечо перевязь с лядункой, застегнула сзади гусарский кушак с кистями.
— Но зачем расставаться, если мы нужны друг другу? — Он загородил ей дорогу к двери. — Разве ты не согласна со мной?
— Отпусти! — Надежда взглянула на него умоляюще, и слёзы покатились у неё по щекам. — Или ты хочешь погубить меня?..
В прихожей, когда Надежда, торопясь, надевала шинель в рукава, появился поручик Текутев. Они столкнулись прямо у двери носом к носу, и он тотчас остановил её:
— Что здесь произошло, Александров? Вы плачете? Отчего?
— Ах нет, Григорий Иванович, ничего. Пустое! — Она еле вырвалась от этого сплетника и болтуна.
Во дворе солдаты разгружали воз с сеном. Унтер-офицер Белоконь, держа в поводу двух лошадей, свою и офицерскую, стоял у крыльца и разговаривал с денщиком майора.
— Унтер, живо! — крикнула ему Надежда и отвернулась, делая вид, что натягивает на руку перчатку. — Подай мне стремя! Пошёл за мной...
Они галопом вылетели на деревенскую улицу и поскакали, как показалось Белоконю, куда глаза глядят.
Служба в православном храме Успения Богородицы уже закончилась, и прихожане покинули его. Церковный причт, собравшись в ризнице, подсчитывал сегодняшние поступления. Но двери храма были открыты, и отец Софроний первым услышал быстрые шаги со звоном шпор.
— Кого там принесло в час неурочный? — спросил батюшка.
— Какой-то молодой офицер, — сообщил дьяк, возвратясь из притвора.
— Ну пусть его. Время ещё есть... — И служители вновь стали считать столбики монет разного достоинства.
Надежда стремительно вошла в храм, где догорали свечи и царил лёгкий полумрак. Она поднялась на солею [54] и преклонила колени перед большой иконой Божьей Матери, главной в этом храме.
— Матушка Пресвятая Богородица, — зашептала она, молитвенно сложив ладони перед образом. — Спаси, защити и помилуй! Ты видишь моё искушение. Так вооружи меня в мой час трудный. Силы, только силы прошу у тебя, Владычица Небесная, ибо нет у меня больше сил. Дай мне силы!
54
Солея — возвышение, ступень перед алтарём (церк.).
Плача и молясь, Надежда низко склонилась перед иконой и почувствовала, что тишина наступает в измученном сердце её. Медленно подняла она глаза к строгому лицу Пречистой Девы и увидела, что солнечный блик скользнул по нему. Ей послышался неземной голос:
— Мужайся, дочь моя! Иди своим путём. Путь твой внятен Богу!
Надежда всё ещё стояла на коленях перед Богородицей, когда настоятель храма отец Софроний решил подойти к молодому офицеру.
— О чём вы молитесь, сын мой? Я вижу, что скорбь ваша велика.
— О сестре моей единоутробной, — сказала Надежда и поднялась с колен, вытирая платком мокрые от слёз щёки. — Сегодня утром получил письмо от неё. Хочет сестрица убежать из дома со своим возлюбленным и обвенчаться тайком от батюшки.
— Весьма неприятное известие, — согласился священник.
— Потому молил я Богородицу, чтобы прошло сие затмение у сестры моей...
— Как её имя?
— Надежда.
— Вы с ней похожи?
— Мы — близнецы.
— Само Провидение привело вас сюда, — торжественно произнёс отец Софроний. — Наша икона известна по всей округе как чудотворная «Матерь Божия Троеручица». Она внимает гласу усердно молящихся. Оставьте записку, и я буду просить об укреплении духа несчастной сестры вашей так, будто она побывала здесь...
На обновление храма Надежда пожертвовала все свои наличные деньги — три золотых червонца и пять серебряных рублей. Священник и дьяк, приятно удивлённые этим, проводили молодого офицера до дверей и видели, как он сел на лошадь и вместе с солдатом, сопровождавшим его, выехал на дорогу, ведущую в деревню Вербилки...
Холодный ветер рвал полы шинелей и бросал им в лицо мокрый снег. Корнет Александров ехал молча, повесив голову на грудь и изредка вздыхал. Белоконь, видя всё это, гадал, что же страшного могло случиться у эскадронного командира на квартире, если взводный выскочил оттуда как пуля, да ещё в слезах, и сразу поскакал в церковь молиться. Будут ли неприятности теперь у всего четвёртого взвода или пронесёт нелёгкая? Очень хотелось унтеру спросить корнета об этом, но опыт долгой службы научил его, что задавать подобные вопросы господам офицерам — себе дороже.
— Конские рапорты сдал? — вдруг спросил его корнет, шмыгнув носом.
— Так точно, ваше благородие.
— Хорошо, что ты меня дождался.
— Вы приказали, и дождался... А вон, смотрите, сам майор к нам навстречу едет...
Корнет Александров инстинктивно схватился за руку унтер-офицера, и Белоконь увидел, что тень страха прошла по его лицу. Но молодой офицер совладал с собой и отрывисто бросил:
— Пистолеты у тебя заряжены?
— Да. Сегодня утром перезарядил оба.
— Дай один.
— Что это вы задумали, батюшка барин? — Теперь Белоконь испугался до дрожи в коленях. — Только не делайте смертоубийства! Не ломайте себе жизнь. Вы — молоды, и всё ещё перемелется...
— Хватит болтать! Стой здесь и жди меня. Пистолет, ну, быстро!
Засунув пистолет за борт шинели, Надежда поскакала к майору Станковичу. Они съехались на дороге саженях в десяти от Белоконя, и он не мог слышать, о чём говорит корнет с эскадронным командиром, хотя очень этого желал.
— Что сие означает, царица моя? — Станкевич заговорил первым. — Зачем ты сбиваешь с ног в прихожей поручика Текутева и уносишься незнамо куда? Ей-богу, я испугался за тебя...
Он попытался взять Алмаза за повод и поставить рядом с собой. Но Надежда не допустила этого. Она ударила его лошадь хлыстом и, действуя шенкелями и поводом, удержала своего жеребца напротив серой кобылы майора. Видя её лицо, жёсткое и непреклонное, Станкович протянул к ней руку и спросил:
— Что случилось с тобой?