С любовью, верой и отвагой

Бегунова Алла Игоревна

Под конец командировки мариупольцам в Киеве выпали манёвры. Военный губернатор заскучал от мирной провинциальной жизни и устроил на берегу Днепра летние учения для всего вверенного ему резервного войска, насчитывающего более десяти тысяч человек. Оно было разделено на две группы. Одна под командованием генерал-майора Ермолова отрабатывала оборону и отступление, вторая под командованием самого Милорадовича — атаку и преследование отступающего противника.

Надежда думала, что ей выпадет честь быть ординарцем у Ермолова, но Милорадович отослал к нему драгуна и улана, а себе оставил кирасира и гусара. После артиллерийской канонады начался учебный бой. Развозя

приказы генерала, Надежда полтора часа носилась как метеор в своём развевающемся за плечами ментике между батальонами и ротами, которые стреляли холостыми патронами из ружей, маршировали, кричали «ура» и бросались в штыковые атаки.

Милорадович вывел войска к овражистому берегу реки и теперь рассматривал их боевые порядки. Ему не понравилось, что егеря ведут огонь из штуцеров, стоя на дне оврага. Он повернулся к Надежде:

— Немедленно передайте мой приказ вон тому егерскому офицеру. Солдаты должны лечь!

Надежда подъехала к краю оврага, заглянула вниз. Склон здесь был крутым, усеянным камнями. Если идти к егерям не в обход, а напрямик, то следовало прыгать с высоты более полутора саженей, и жеребец её попятился назад.

— Ну так что же? — крикнул ей генерал от инфантерии. — Вы боитесь? Вы — гусар или вы...

— Я — гусар! — ответила Надежда, ударила Алмаза саблей плашмя по крупу и направила его прямо в овраг.

Добрый конь, не приученный к такому обхождению, ринулся с обрыва, и под ним посыпался вниз песок. Она отдала Алмазу повод и, как могла далеко, откинула корпус назад, упираясь коленями в крылья седла и ногами — в стремена. Попали они на полутвёрдый грунт, изрядно присыпанный речным песком. Наверное, только это и спасло им жизнь. Надежда усидела в седле, Алмаз устоял на ногах. Поручение Милорадовича было выполнено, егеря начали стрелять правильно.

На другой день Надежда нашла своего боевого друга в конюшне лежащим. Увидев её, Алмаз поднялся. Он хромал. Она ощупала и осмотрела его передние ноги, мышцы на груди, плечи, лопатки. При прикосновении к ним жеребец вздрагивал. Потом он стал тереться головой о свои локти, будто показывал: боль — там. Досадуя на себя и на Милорадовича, Надежда написала генералу рапорт, что из-за болезни лошади пока не сможет выполнять обязанности ординарца. Отправляя её в этот мир корнетом Александровым, государь велел ей не быть женщиной, но и не забывать о том, что она таковой является. С какой стати она при малейшем намёке на это, даже не намёке, а только тени его, полезла к чёрту в зубы и рисковала всем: своей жизнью, своей лошадью...

10. СЛУЧАЙ НА УЧЕНИЯХ

При команде: «С места! Марш-марш!» —

моя лошадь поднялась на дыбы! прыгнула

вперёд; от сильного движения этого ножны

сабли моей оторвались с переднего ремня

и попали между задних ног лошади, которая

на всём скаку стала бить и с третьего подкида

перебросила меня через голову на землю.

Я упала и в ту же минуту потеряла память...

Н. Дурова. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1

Отправляясь из Киева со своей командой обратно в полк, Надежда чувствовала, что устала от штабной суеты и должна отдохнуть. Ещё больше в отдыхе нуждался её вороной Алмаз. Тот прыжок в овраг не прошёл для него бесследно. Надежда рассчитывала за лето подлечить жеребца в Крутогорках, а пока ездить на казённо-офицерской лошади.

Но об отдыхе пришлось

забыть. Прибыв в деревню, она узнала, что мариупольцы перебазировались из Черниговской губернии опять на Волынь и ей надо догонять свою часть. Как ни старалась Надежда облегчить переходы для Алмаза, всё же путь на запад оказался длинным и трудным. С денщиком и тремя лошадьми она добралась до местечка Кременец, где располагался штаб эскадрона Павлищева, лишь к середине июля. Полк уже готовился выходить в летний лагерь.

Подполковник собрал офицеров эскадрона на совещание. Он сказал, что о привычной безмятежной и лёгкой жизни на «кампаментах» в этом году надо забыть. У границ империи завелась противная «рухавка», и полкам 9-й дивизии поручено вести патрулирование и охрану границы России с герцогством Варшавским. Патрулировать гусары будут взводами и полуэскадронами по неделе каждый, и это потребует от господ офицеров усиленной работы с нижними чинами и строевыми лошадьми.

«Рухавка» — так называли поляки своё ополчение. Вдохновлённые обещаниями Наполеона, они начали формировать в Варшаве собственные вооружённые силы. Их эмиссары уже появились на Правобережной Украине. Патриотические слова: «Аще Полска не сгинела!» — нашли отклик в сердцах ясновельможных панов, чьи земли и поместья после третьего раздела Польши в 1795 — 1796 годах перешли под юрисдикцию России. Началось тайное формирование партий и отрядов, вооружение их, переброска через границу. Участились побеги поляков из русских полков, расквартированных на Волыни и в Подолии. Правительство в Санкт-Петербурге решило положить этому конец. В 9-й дивизии получили приказ: границу перекрыть, беглецов ловить и возвращать в полки, поляков, взятых с оружием в руках, арестовывать, оружие у них отбирать, их самих препровождать в Киев, откуда их будут этапировать в Сибирь.

— Корнет Александров, вы поняли задачу? — спросил Павлищев.

— Так точно, ваше высокоблагородие! — отрапортовала Надежда, вскочив со стула.

— Через два дня ваш взвод первым из нашего эскадрона выходит на патрулирование границы.

— Слушаюсь!

— Все свободны, господа. А вы, корнет, задержитесь. Доложите о вашей командировке в Киев.

Когда они остались в комнате вдвоём, Павлищев встал, выглянул за дверь, затем закрыл её поплотнее и сел около Надежды с видом значительным и несколько таинственным. Иван Васильевич начал разговор с сообщения о том, что секрет ему известен.

Надежда насторожилась:

— Какой секрет?

— Вы ведь дрались с Древичем на дуэли из-за моей старшей дочери.

— О да! — Она с облегчением перевела дух и продолжала не очень уверенно, потому что до сих пор не знала, почему юнкер кинулся на неё с саблей: — Имя вашей дочери названо не было, но можно сказать...

— Лиза нам с Луизией Матвеевной во всём призналась, — перебил её подполковник.

— Вот как? — удивилась Надежда. — И что она сказала?

— Что любит вас без памяти. Вы знаете об этом?

— Конечно. На Пасху Елизавета Ивановна пожелала со мной объясниться.

— Что вы намерены делать?

— Ничего. — Надежда пожала плечами. — Лиза — ещё ребёнок. Нельзя относиться серьёзно к её порыву. Это пройдёт.

— Но почему же? Ей скоро тринадцать лет. Она уже девушка. Через год-полтора мы могли бы поговорить о свадьбе.

— О чём?

— О вашей свадьбе, — спокойно ответил командир эскадрона. — Вам будет двадцать лет, Лизе — четырнадцать. Чем вы с ней не пара? Служба у вас идёт хорошо, и чин поручика — не за горами. За это время вы стали своим человеком в нашей семье.