С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
В начале апреля 1809 года прошёл слух: полк назначен в состав корпуса, уходящего в Галицию. Все обрадовались. Поход за границу — всегда интересно. Но радость была недолгой. Выяснилось, что в поход идёт только первый батальон под командованием шефа генерал-майора Меллера-Закомельского. Второй же батальон, где числилась Надежда, остаётся на непременных квартирах на Украине.
Смотр дивизионного командира в конце апреля, оживлённый подготовкой к походу, прошёл весело и лихо. Там тоже был свой герой. Но не корнет Александров, как в прошлом году, а поручик Семёновский, который, прыгая через барьер, упал вместе с лошадью и сломал себе ногу.
На «кампаменты» вышли рано: в середине июня. Лагерь был на старом месте, и Надежда опять каждое утро бегала купаться в реке и прохлаждалась нагишом в своей ракитовой купальне, набираясь здоровья и сил. Перед выходом в лагерь в её взвод поступил ремонт — пять новых лошадей. За семь недель «кампаментов» надлежало их объездить. Вместе со взводным унтер-офицером Белоконем Надежда много занималась ими. К манёврам лошади были готовы и поставлены в строй. Корнет Александров получил благодарность в приказе по батальону.
В августе мариупольцы двинулись в поход. Из Житомирской губернии полк переводили на непременные квартиры в Черниговскую губернию. Жаль было расставаться с обжитыми местами, но такова армейская кочевая жизнь: сегодня — здесь, завтра — там. Штаб полка расположился в самом Чернигове, эскадроны — по деревням вокруг города. Павлищевцам назначили село Красное. Но в нём смогли поместиться только два взвода: первый и второй. Третьему и четвёртому пришлось встать в семи вёрстах от них, в деревне Крутогорки. Здесь был помещичий дом, и офицеры двух взводов: поручик Подъямпольский, корнеты Александров и Вонтробка — получили в нём каждый по отдельной комнате, а денщики их жили вместе.
В ноябре 1809 года пришёл приказ, который взбудоражил всех. Полку переменили цвет мундиров: доломаны, чакчиры и суконные крышки ташек вместо белого цвета стали тёмно-синими. Новые мундиры — новые, непредвиденные расходы для офицеров, тем более что многие, не подозревая о грядущей перемене, давно купили белое сукно. Кроме того, Военное министерство сочло необходимым ввести в гусарских полках кивер другого образца и дать офицерам на вицмундиры золотые же эполеты (весьма дорогая вещь), а вне строя разрешить им носить с такими эполетами сюртук тёмно-зелёный, двубортный, с длинными, до колен, полами.
Когда Надежда с карандашом в руках подсчитала, в какую сумму ей обойдётся новая экипировка, то план поездки в Санкт-Петербург в декабре — январе сразу стал нереальным. Она очень огорчилась. Но потом подумала, что в следующем, 1810-м году сможет просить отпуск не на два месяца, а на четыре, накопить денег и пробыть с Ваней гораздо дольше. Вместо своей поездки она послала дяде Николаю сто пятьдесят рублей ассигнациями на рождественские каникулы Ванечки...
Так и получилось, что впервые за два года службы в Мариупольском полку Надежда проводила вместе с однополчанами все самые весёлые праздники: Рождество, Святки и Крещение. Погода на сей раз благоприятствовала увеселениям. Выпало много снега, температура не опускалась ниже минус семи градусов, дни стояли ясные и солнечные.
На Рождество в Чернигове дал бал шеф полка барон Меллер-Закомельский. Но Святки павлищевцы встретили у себя в деревне Красное. Теперь Луизия Матвеевна решила не устраивать такого «вселенского съезда», как в прошлом, 1809 году. Она до сих пор неважно чувствовала себя после родов в сентябре, когда на свет появился шестой ребёнок в семье Павлищевых — дочка Маша. Потому приглашены были только свои. Своими жена подполковника считала всех обер-офицеров в эскадроне мужа и ещё двух-трёх верных полковых друзей Ивана Васильевича.
Как было им приказано от госпожи подполковницы, офицеры третьего и четвёртого взводов приехали из Крутогорок в Красное все вместе 1 января к обеду. Знаменитый овальный стол Павлищевых — он разбирался и собирался при помощи шурупов, и хозяева возили его за собой повсюду, из-за того что за него могли сразу усесться человек двадцать пять, — уже стоял накрытым. По традиции, в день святого Василия Великого главным блюдом на нём был фаршированный гречневой кашей жареный поросёнок. Таких поросят, с аппетитно подрумяненной розовой корочкой, на столе имелось три: чтобы каждому из пятнадцати участников трапезы досталось по хорошему куску.
В доме Павлищевых гостей всегда рассаживали, обносили блюдами и винами строго по чинам. Справа от подполковника, сидевшего на одном конце стола, находились его офицеры: от ротмистра Мервина до корнета Александрова, как самого младшего по чину. Справа от Луизии Матвеевны, сидевшей на другом конце стола, прямо напротив мужа, размещались дети: от пятнадцатилетнего Николая до четырёхлетней Анны с гувернанткой. Потому никаких проблем с местами не возникало, они были здесь известны каждому и давно. Но при появлении других гостей, будь они из полка или из многочисленной родни, справа от хозяина или от хозяйки сейчас же освобождали для них стул, и все передвигались на одно или на два места дальше.
Теперь, войдя в комнату, Надежда увидела, что рядом с Иваном Васильевичем сидит не их ротмистр Борис Иванович Мервин, а ротмистр из другого эскадрона Станкович, любезный сердцу подполковника гость и добрый его сослуживец. Ей же сегодня предстояло быть за столом не последней, а предпоследней, потому что, кроме офицеров, на обед был приглашён восемнадцатилетний портупей-юнкер Древич из первого взвода.
Он появился тут недавно. За ним тянулась какая-то тёмная история. На учениях он будто бы по неосторожности заколол рядового гусара и попал под суд. Его родители, люди знатные и богатые, добились отсрочки приговора. Древича отпустили в полк, но не в лейб-эскадрон, где служил он раньше, а во второй батальон, к Павлищеву. Юнкер Древич, нескладный рыжеволосый юноша с голубыми глазами, и в Красном нашёл себе дело. Он сразу влюбился в старшую дочь своего нового командира и начал довольно явно ухаживать за ней.
Праздничный обед затянулся, был весёлым и оживлённым. К гаданию, как и положено, перешли в сумерках. Сначала гадали на воске, растопив его и вылив в лохань для мытья посуды, наполненную холодной колодезной водой. Затем гадали на записках. На края той же лохани с водой прицепили длинные и узкие полоски бумаги с написанными на них пожеланиями. Водила старшая дочь Лиза: крутила рукой воду в лохани по часовой стрелке, потом опускала на неё скорлупу от грецкого ореха с зажжённой свечкой. Скорлупа в конце концов приставала к какой-нибудь бумажке, Лиза указывала на гостя, и он сам себе читал пожелание, иногда — забавное, иногда — не очень. Но все смеялись.