С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
Взяв шляпу под левую подмышку, она вошла, вытянулась по стойке «смирно», щёлкнула каблуками и отрапортовала:
— Ваше превосходительство! Честь имею явиться. Корнет Александров из Мариупольского гусарского полка по случаю увольнения в отпуск на два месяца...
— Рад видеть вас, корнет! — Суворов, одетый в сюртук и походные рейтузы, поднялся ей навстречу из-за стола. — Что это вы так официально? Мы ведь не на плацу. Можно стоять вольно и говорить спокойно... Как ваши дела? Расскажите мне.
Суворов по-свойски положил юному корнету руку на плечо и повёл его к камину, где стояли два кресла. Голос его звучал ласково, интерес
Она умела рассказывать живо, с иронией и начала с превращения упрямца Адониса из благородной строевой лошади в простую вьючную. Затем коротко и в лучшем свете обрисовала свой взвод, свой эскадрон, майора Павлищева и его семейство. А закончила смешным эпизодом на манёврах после «кампаментов». Тогда второй батальон мариупольцев взаимодействовал с пехотой своей родной дивизии, то есть с Крымским мушкетёрским полком, против первого батальона гусар и Галицкого мушкетёрского полка [44] .
44
Пехота9-й дивизии в 1808 — 1809 гг.: Орловский, Крымский, Галицкий, Украинский, Белостокский мушкетёрские полки и 10-й Егерский (Звегинцов В. В. Русская армия. Ч. 4. С. 332, 335 — 337, 341. Париж, 1973).
Слушая рассказ корнета об обходном ночном марше-манёвре эскадрона Павлищева, Суворов улыбался. Хохотать он начал при описании геройской атаки павлищевцев на лагерь Галицкого полка с тыла, когда гусары обратили пехоту в паническое бегство и, войдя в раж, ворвались в лагерь, доскакали до кухонь и перевернули там в костры шесть котлов с кашей, сваренной для обеда.
— Признайтесь, корнет, что вы в числе первых ворвались к пехотинцам и нападение на кухни произошло при вашем участии. — Генерал вытер платком слёзы, выступившие от смеха.
— Было дело, ваше сиятельство. — Надежда застенчиво улыбнулась. — Но котлы — это они сами. Мы, офицеры, не сумели удержать рядовых...
— Молодцы гусары! — похвалил Аркадий Александрович. — Пехота просто обмишурилась... Однако, мой юный друг, вы ничего не рассказали мне о княгине Любомирской. Был ли штурм этой крепости?
— Конечно, не было. — Надежда нахмурилась. — Я уехал в Рожище, не попрощавшись с ней.
— А жаль. Она спрашивала о вас. Вы ей понравились.
— Я? — Надежда безмерно удивилась. — Этого не может быть!
— Вы себя недооцениваете. Княгиня сказала мне, что вы отменно танцуете и она хотела бы танцевать с вами снова.
— Боюсь, что это невозможно, ваше сиятельство. Мне пора в дорогу. Я еду в Петербург и только должен у господина Комбурлея взять свою подорожную...
— Нет, мой юный друг, — сказал генерал и позвонил в колокольчик, чтобы камердинер подал им две рюмки шартреза. — Вы никуда не поедете. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
— Но... Почему? — Надежда даже вскочила с кресла, чуть не выбив поднос с рюмками из рук слуги.
— Потому, дорогой Александров, — князь Италийский выпил ликёр и посмотрел на неё с тёплой, дружеской улыбкой, — что я желаю видеть вас на своём балу, который состоится завтра, на своей охоте послепослезавтра,
— Увольте, ваше сиятельство, — взмолилась Надежда. — Мне надо ехать. В столице у меня важное дело...
— Глупости, корнет. Какие могут быть дела у молоденьких офицеров. Так, ерунда всякая. Наверное, какая-нибудь кузина посулила вам встречу на катке в отсутствие своей матушки. Или красавица в театре уронила для вас свой платок, и вы уже вообразили...
— Мои дела не связаны с женщинами! — перебила она.
— А с кем же тогда?
Генерал Суворов, встав рядом, заглянул ей в глаза. Она вспыхнула как маков цвет и отвернулась. Нет, не могла Надежда выдержать пристального взгляда этого человека. Во-первых, он был сыном её кумира, плоть от плоти его. Во-вторых, он ей нравился как мужчина. В-третьих, она видела, что князь расположен к ней, но сказать ему правду о себе и сыне ей запрещал договор с государем, солгать же язык не поворачивался. Однако князь Италийский, опытный донжуан, истолковал смущение юного гусара по-своему. Он решил, что угадал и у мальчишки есть зазноба в столице, о которой тот не хочет говорить. Но это правильно. Это по-рыцарски, это по-мужски.
— Хорошо, Александров! — Молодой генерал хлопнул её по плечу. — Не будем теперь рассуждать о столь тонких материях. Пойдёмте лучше на псарню и посмотрим гончих, ведь охота — через три дня. Мне привезли наконец Догоняя, кобеля, которого ещё зимой я выкупил у князя Юсупова...
Бал у Суворова открыли полонезом. В первой паре шёл хозяин дома Мазовецкий с княгиней Любомирской, во второй паре — князь Италийский, граф Рымникский с женой Мазовецкого, в третьей паре — житомирский губернатор Комбурлей с дочерью Мазовецкого. За ними следовали по чинам офицеры 9-й дивизии, местные дворяне и чиновники. Играл оркестр Орловского мушкетёрского полка, стоявшего в Дубно. В буфете кавалерам предлагали вино, дамам — прохладительные напитки, свежие и засахаренные фрукты, орехи, марципановые конфеты и пирожные.
Как велел ей генерал, Надежда много танцевала. В общем и шумном движении к ней никто не присматривался, и она чувствовала себя уверенно. Княгиня Любомирская отдала ей четыре танца. Это было на грани приличий, потому что пять — шесть танцев с одним и тем же партнёром вызывали интерес здешнего общества и служили поводом для пересудов. Во время медленного гавота, чтобы хоть немного занять себя и свою партнёршу, Надежда по-польски сказала Любомирской какой-то комплимент.
Княгиня была приятно удивлена этим, и юный гусар удостоился лёгкого и никому не видимого пожатия изящной ручки. После бурной мазурки Любомирская, обмахиваясь веером, удержала корнета около себя и спросила, не может ли он проводить её в зимний сад, потому что в зале стало очень душно.
Зимний сад пана Мазовецкого был великолепен. По решёткам тут вились лозы винограда, на клумбах цвели георгины и астры. Розовые кусты, усыпанные белыми, жёлтыми, алыми бутонами, стояли вдоль дорожек. Настоящим украшением сада являлась беседка — с куполом, окрашенным в нежный палевый цвет, и резными деревянными стенами, хорошо скрывавшими, однако, её внутреннее убранство. По стенам вверх ползли зелёные стебли вьюнка, и голубые его цветы оживляли узор, выточенный на досках. Надежда подпрыгнула, сорвала один цветок и подала его княгине.