С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
— Как Любомирская? — тихо спросил он.
— Отлично! — сказала Надежда, хотя давно забыла о ней.
— Продолжайте в том же духе, корнет! Вперёд и смелее. Вас ждёт победа. Моя штаб-квартира находится в Дубно в доме пана Мазовецкого. Приезжайте!
— Премного благодарен, ваше сиятельство!
Она снова бросила руку к козырьку и ответила улыбкой на улыбку генерала. В следующую минуту они разъехались в разные стороны. От одного движения шенкеля Буян резво поднялся в галоп, и Надежда примчалась к своему батальону, уже развернувшемуся на эскадронных дистанциях на краю поля.
— Господин майор, его превосходительство даёт «добро»! — крикнула она Дымчевичу и поспешила к третьему взводу.
Трубачи, стоявшие справа от майора, заиграли «поход».
— Господа офицеры, к атаке!
Впервые на больших учениях Надежда заняла место командира взвода: на два корпуса лошади впереди от первой шеренги. Справа перед вторым взводом стоял поручик Сошальский, слева перед четвёртым взводом — корнет Коциевский. Все офицеры одновременно достали из ножен сабли и поставили их рукоятью на правое бедро. До команды начать атаку оставались какие-то секунды. Надежда обернулась. За ней стояла стена конников: чёрные кивера, усатые лица, морды лошадей. Все они подвластны ей и приказу. Сейчас она одна полетит вперёд на красавце Буяне и услышит за собой слитный топот сотен копыт. Это будет прекрасно!
— Эскадро-он! С места прямо марш-марш!
Атака получилась. В их втором батальоне ни один взвод не нарушил равнения, ни один солдат не выскочил из строя. Так, могучим монолитом, составленным из пяти эскадронов, доскакали они до леса. Если бы там и вправду располагался неприятель, то они бы смели его прочь в своём неукротимом порыве.
Генерал-лейтенант Суворов поблагодарил полк за службу и уехал в Дубно. Все мариупольские эскадроны остались в Луцке дожидаться встречи с другим генералом — командиром корпуса Дохтуровым. Этот смотр также прошёл успешно. Теперь следующим событием года, к которому готовились не меньше чем к генеральским смотрам, был выход полка в лагерь, или «на кампаменты».
Что такое «кампаменты», Надежда знала. Шесть — восемь недель в палаточном лагере, лес, поле, река, коновязи на открытом воздухе, каждое утро общий для всех десяти эскадронов развод караула под музыку. Она ничего не имела бы против этой жизни на природе, если бы не штабс-ротмистр Мальченко. После происшествия с Адонисом на смотру у Суворова этот человек стал очень сильно её раздражать. В лагере же придётся видеть его ежедневно, жить с ним бок о бок, в парусиновой палатке по соседству, выполнять его указания, делить с ним трапезу...
Ординарец из штаба доставил корнету Александрову пакет с приказом: завтра выйти на дежурство по полку. Остаток вечера Надежда приводила в порядок полную парадную униформу: после учений кое-где на мундире оторвались пуговицы, на белых чакчирах и на суконной крышке ташки было полно лошадиной шерсти, латунная оковка ножен потускнела.
В двенадцать часов пополудни она, одетая как на парад, встретилась в штабе с прежним дежурным офицером. Они вместе вышли к полковой гауптвахте: столбу с колоколом для вызова караула и повозке с полковой казной, установленной на деревянном помосте. Её охранял пеший часовой с карабином на плече. Офицеры осмотрели печати на денежных ящиках, поздоровались с новым караулом из шести рядовых при одном унтер-офицере, выслушали рапорты всех дежурных по эскадронам и командам, побывали в караульном помещении и карцере, подписали рапорт о наличном составе полка и отправились к полковому командиру.
Приняв рапорт, он как бы между делом сообщил корнету Александрову, что вопрос о его назначении на должность командира взвода днями будет решён, вакансия открывается, но в другом эскадроне — майора Павлищева, и согласен ли корнет на этот переход?
— Так точно, господин полковник! — радостно выпалила она.
— Да, — задумчиво сказал командир, — мне тоже кажется, что хорошему офицеру всё равно, где служить... А с генерал-лейтенантом Суворовым, вероятно, был знаком ваш батюшка?
— Нет.
— Ну тогда кто-нибудь из родственников?
— Никто, ваше высокоблагородие.
Полковник посмотрел на Надежду и прекратил свои расспросы, отпустив нового дежурного офицера восвояси. Воодушевлённая новостью, Надежда всю ночь не смыкала глаз и не давала покоя караулам, до утра пять раз обойдя все посты.
Вместе с приказом о переводе в другой эскадрон ей была выдана и казённо-офицерская лошадь. Точно по мановению волшебной палочки развязался целый узел проблем с Адонисом. Через посредство полкового командира она купила, и очень недорого, строевую лошадь офицера, уходящего в отставку. Это был вороной жеребец Алмаз, чем-то напоминающий Алкида.
Завёлся у неё и денщик. Из четырёх кандидатур, ей предложенных, Надежда выбрала рядового Зануденко. Ему исполнилось тридцать восемь лет, двадцать из которых он провёл в Мариупольском полку, в битве при Аустерлице получил ранение и вскоре после этого был признан негодным к строевой службе. Недолго она смотрела в тёмные глаза гусара и слушала его речь, по большей части состоявшую из отдельных слов и междометий. Таких дураков немало есть во всех полках и эскадронах. Они медлительны, забывчивы, им надо по сто раз объяснять одно и то же. Но это для неё лучше, чем бойкий и сообразительный слуга, слишком многое замечающий за барином.
Так кончилась первая её весна в Мариупольском полку.
Солнечным июньским утром Надежда, сидя верхом на Алмазе, выехала из Березолуп по направлению к деревне Голобы, где находился штаб эскадрона майора Павлищева. За ней на казённо-офицерской лошади ехал Зануденко и вёл в поводу Адониса, нагруженного вьюками. Вьючная лошадь за сто рублей серебром при стандартной цене на неё двадцать — что-то новенькое на конном рынке Малороссии. Но такова плата за новичка, взимаемая Наглостью с Неуверенности.
4. КОМАНДИР ВЗВОДА
Возвратясь к моим товарищам и к моим
любимым занятиям, я чувствую себя
счастливейшим существом в мире!
Дни мои проходят весело и безмятежно.
Встаю всегда с рассветом и тотчас иду гулять
в поле; возвращаюсь перед окончанием
уборки лошадей, то есть к восьми часам утра;
в квартире готова уже моя лошадь под седлом;
я сажусь на неё и еду опять в поле, где учу
взвод свой часа с полтора; после этого уезжаю
в штаб или к эскадронному командиру, где
и остаюсь до вечера.