С мыслями о соблазнении
Шрифт:
промокнула лист бумаги. Повернувшись, чтобы поместить ее поверх кипы
страниц рукописи, она заметила в дверях графа.
– Боюсь, вы вновь застали меня за подглядыванием, - проговорил он,
отлепляясь от косяка, - но вы казались столь увлеченной творческим
сочинением, что я не хотел портить момент. Кроме того, - добавил он, входя в
комнату, - сидя здесь, вы представляете собой чертовски симпатичную картину.
Все равно что лицезреть Ренуара.
Дейзи
– Я уже говорила, что умасливание меня комплиментами вас не спасет.
– Возможно, не спасет, - согласился он, пересекая комнату по направлению к
столу, - но, думаю, и не повредит. Кроме того, прошлым вечером я уже сказал,
что не делаю пустых комплиментов.
Дейзи не стала продолжать спор. Вместо этого она пером указала на стол
тикового дерева подле него. – Ваш камердинер спустился рано. Он принес ваши
письменные принадлежности и подготовил рабочее место.
Себастьян взглянул через плечо на стол. Его «Крэнделл» стоял прямо на пресс-
папье посреди стола. Выше располагался латунный письменный набор с двумя
перьями и перочинным ножом. Слева от печатной машинки лежала старая
пожелтевшая рукопись и запас свежей бумаги. Он уставился на белоснежные и
пожелтевшие листы и ощутил приступ паники.
– Я заметила, что у вас «Крэнделл»[1].
Ее голос вырвал его из дурных предчувствий.
– Да, - отозвался Себастьян, напомнив себе, что это всего лишь спектакль. Он
здесь не для того, чтобы писать, а затем, чтобы от этого отвертеться. – Уже
много лет. Старая потрепанная вещица, но все еще работает. – Он взглянул на
стол Дейзи, впервые заметив, что у нее нет печатной машинки. – Я думал, вы
квалифицированная машинистка. И пишете рукописи от руки?
– Дома у меня есть печатная машинка, но я никогда ею не пользуюсь. Клавиши
западают, а поскольку бумага у нее находится внутри, я не вижу, когда делаю
ошибки. Проще написать от руки. – Она бросила взгляд на его стол. – Если бы у
меня был «Крэнделл», - завистливо добавила она, - я бы, не сомневаясь,
бросила все эти перья. Прекрасная машинка.
– Мне, как и вам, нравится видеть то, что я печатаю. К тому же «Крэнделл»
легкий. Я всегда много путешествовал и всюду брал его с собой.
Дейзи склонила голову набок.
– Но не в Пеннинские Альпы, - пробормотала она.
Любопытство девушки было очевидно, но Себастьян не намерен был посвящать
ее в детали. Он здесь, чтобы показать ей, сколь невозможно для него
сочинительство, сыграть измученного художника, но черта с два он обнажит
перед ней душу.
– Нет, - поспешно ответил он. – Не в Альпы.
Граф обогнул свой стол и отодвинул кресло. Присев, он уставился в
отполированную черную жесть и блестящую сталь «Крэнделла», страх камнем
упал ему в желудок.
Сделав вдох, он отбросил все опасения и потянулся за чистым листом писчей
бумаги. Чтобы осуществить свой план, нужно создать видимость работы.
Эвермор заправил бумагу в «Крэнделл», но стоило ему коснуться пальцами
клавиш, он ощутил приступ чистой необъяснимой паники. И тут же отдернул
руки.
– Что-то не так?
Подняв голову, он обнаружил, что Дейзи взирает на него с легкой
озабоченностью.
– Ничего, - солгал он, хотя правда лучше послужила б его цели. – Почему вы
спрашиваете?
– Вы выглядите… обеспокоенным.
– Я в полном порядке.
Удовлетворившись ответом, она вновь сосредоточилась на работе. Себастьян
опять положил руки на клавиши и застыл, парализованный. Белый лист бумаги
маячил перед ним, подобно ледяным просторам Арктики. Он закрыл глаза, но
стало только хуже, поскольку ощутил предательскую жажду просачивающегося
в кровь кокаина. Он не мог этого сделать. Не мог даже притвориться, что
пытается. Его руки соскользнули с печатной машинки. Он разразился тихими
проклятиями.
– Милорд?
Себастьян вновь поднял глаза и увидел, как она тихонько кашлянула.
– Прежде чем вы попытаетесь исправить роман, - мягко предложила она, -
может, стоит его сперва прочитать?
– Прочитать? – Он ухватился за эту мысль с глубоким облегчением. Читать,
даже собственную прозу, куда лучше, чем притворяться, что пишешь. – Да,
разумеется. Это будем отличным первым шагом.
Сдвинув в сторону список ее замечаний, лежавший сверху, он сгреб стопку
пожелтевших страниц, откинулся в кресле, напустив на себя самый, как он
надеялся, добросовестный вид. Себастьян чувствовал на себе ее задумчивый и
несколько озадаченный взгляд, но не обращал внимания, заставляя себя
приступить к чтению рукописных строк, выведенных им много лет тому назад.
Это была мука. К концу первой главы он не мог взять в толк, с чего, ради всего
святого, в свои семнадцать он был так самонадеян, что полагал, будто обладает
хоть каким-то талантом. К концу второй не понимал, как у Гарри мог оказаться
настолько плохой вкус, чтобы опубликовать хоть одну его работу. К концу
третьей убедился, что проявил завидную рассудительность, ни разу за все годы
не взяв в руки этот роман. Это просто мусор.