С мыслями о соблазнении
Шрифт:
Себастьян изводил себя все утро, но к концу восьмой главы, рукопись стала
столь невыносимо скучной и банальной, что он просто вынужден был
остановиться.
В противоположность ему мисс Меррик, все еще поглощенная работой,
строчила по бумаге, и Эвермор вновь задался вопросом, как можно так писать.
Она занималась этим уже несколько часов, затерявшись в волшебном
писательском мире, где важна только история
забыть обо всем и обо всех и полностью погрузиться в работу – каким это было
благословением. До кокаина подобные моменты случались нечасто, но
Себастьян до сих пор вспоминал, каково это: возбуждение от льющихся
потоком слов, радость от выразительно построенного, совершенного
предложения, удовлетворение от правильно выписанной ключевой сцены, облегчение, с которым пишешь самое любимое слово «Конец».
Но Себастьян помнил и темные стороны и потому завидовал Дейзи. Она так
свежа и наивна, так целеустремленна и настойчива. И он когда-то был таким,
много лет назад, в самом начале. Сейчас слова льются из нее с естественной
легкостью, свободной от неизбежных сомнений, разочарований и язвительной
критики. Это придет к ней, с каждым годом, с каждой книгой писать будет все
труднее. Из льющегося потока слова превратятся в ручейки, а затем в
драгоценные капли. В душе поселится отчаяние, потом паника. И тогда она
попробует кокаин, абсент, а может, джин, но несмотря на все попытки в конце
концов станет похожей на него. Все писатели в итоге к этому приходят.
Словно чтобы рассеять эти мрачные размышления, из-за облаков выглянуло
солнце. Пролившись сквозь окно, солнечный свет наполнил комнату, четче
обрисовав контуры тела девушки, чем сразу же поднял Себастьяну настроение.
Он заметил, что на ней корсет, потому как разглядел крошечные рукава-
фонарики того, что явственно было лифом-чехлом, вырисовывающимся под
блузой с буфами. На деле совесть не позволила бы графу затащить ее в постель,
но представлять он мог все, что угодно. Слой за слоем, он бы избавил ее от
одежды, начав с этой строгой накрахмаленной блузы.
Дейзи шевельнулась, но тем не нарушила страстных грез Себастьяна, потому
как закрыла глаза и со стоном запрокинула голову, открыв взгляду нежную
шейку, что только пуще распалило пожар в его теле. Она свела лопатки вместе,
при этом груди подались вперед, отчего его возбуждение разгорелось в знойную
всепоглощающую страсть. В его мыслях она вдруг предстала пред ним
обнаженной и он обхватил ее груди ладонями.
– Вы снова это делаете.
Внезапное возвращение к действительности оказалось болезненным. Поерзав в
кресле, Эвермор заставил себя встретиться с Дейзи взглядом.
– Прошу прощения?
– Пялитесь на меня.
Он посмотрел на восьмую главу, затем вновь на мисс Меррик, и решил, что с
него хватит. Ему необходимо отвлечься.
– Простите. Я размышлял, как вам удается так писать.
Неодобрение в ее глазах сменилось замешательством.
– Что плохого в том, как я пишу?
– Я не сказал, что в этом есть что-то плохое. Просто вы пишете без всяких
колебаний, и это привлекло мое внимание.
Казалось, его слова ее озадачили.
– Ну, пока нет нужды в каких-то перерывах. В конце концов, это просто
наброски.
– Да, но разве вам не требуется время на размышления?
Теперь Дейзи выглядела еще больше озадаченной.
– Вообще-то нет. Я же сказала, это черновик. На данном этапе, я просто пишу,
как можно быстрее, стараюсь каждый день заканчивать по меньшей мере
десятью новыми страницами.
Бывало и ему такое удавалось. Доза кокаина и четыре эспрессо, с некоторой
ностальгией вспомнил Себастьян, и он мог писать страницу за страницей без
остановки. Он взглянул на строки текста, которые она так быстро выводила,
затем на пустой лист бумаги в своей печатной машинке, и ощутил, как зависть
перерастает в отчаяние. Он никогда не сможет снова так писать. Не сможет
писать, как она.
– Сколько вы пишете в день?
Голос Дейзи вторгся в его мысли, и Себастьян выкинул из головы
воспоминания об Италии. С кислым лицом он поднял перед ней чистый лист:
– Вот так теперь завершается каждый мой день всякий раз, когда я пробую
писать.
– Всякий раз? Вы преувеличиваете.
– Нет, цветочек, нисколько. Поэтому я и бросил. – Со вздохом он кинул бумагу
на стол рядом с «Крэнделлом» и потер кончиками пальцев над глазами. – Это
так чертовски тяжело.
– Да, тяжело. Временами.
Опустив руку, Эвермор уставился на Дейзи, негодуя на нее, ее энтузиазм и
чертовы десять страниц в день с неистовством, удивившим его самого. Он-то
считал, что его уже ничто не трогает.
– Но и приносит удовольствие, - мягко продолжила она. – Вам должно быть это
известно. Вы оставили богатое наследие. Если б творчество не приносило вам
радость и удовлетворение, зачем бы вы стали им заниматься?
– Сумасшествие?