С мыслями о соблазнении
Шрифт:
Никому не под силу семимильными шагами ваять достойную прозу. Он
поморщился. Нет занятия хуже чтения плохой прозы, но если это поможет ему
выбраться из сей передряги, не взявшись за перо, то оно будет стоить каждого
отвратительного слова.
Примечания:
[1] Crandall (Crandall Machine Company). Кротон, Нью-Йорк, 1886. Одна из
самых красивых пишущих машинок на свете, к тому же обогнавшая
84 символа на ней можно было напечатать, используя всего 28 клавиш.
Evelina 22.07.2014 19:10 » Глава 11
Перевод: Evelina
Редактирование: kerryvaya
Глава 11
Торговля авторством – сильная и неразрушимая навязчивая идея.
Жорж Санд
Он ненавидел писать. Дейзи находила это сложным для понимания. Мгновения,
затраченные на изобретения истории, для нее были самыми счастливыми за
день. А ведь он Себастьян Грант – самый известный и преуспевающий писатель
их поколения. Как можно достигнуть таких высот в том, что ненавидишь?
В тот день она сидела за столом, притворяясь, что проглядывает последние свои
несколько глав, а сама украдкой изучала его, пытаясь понять. В его голосе,
когда он говорил о писательстве, бесспорно звучала враждебность,
объяснявшая, почему за три года «Марлоу Паблишинг» не получило от него ни
единой рукописи и почему он изо всех сил противится ей, но как помочь ему
преодолеть эту неприязнь? Если граф ненавидит свою работу, если не желает
более ею заниматься, что она могла сказать или сделать, чтобы это изменить? Те
крохотные намеки, высказанные раньше, оказались удручающе
недейственными. Что же еще она могла сделать?
Вероятно, ничего, с несвойственным ей пессимизмом признала Дейзи. В конце
концов, нельзя заставить другого человека что-то полюбить.
Но что именно отвратило его от работы? И как это можно преодолеть?
Она вновь покосилась на Эвермора, наблюдая, как тот читает рукопись. Когда
он нацарапал что-то на полях листа, прядь черных волос упала ему на лоб. Он
откинул ее рассеянным жестом, затем потянулся за письмом Дейзи. Себастьян
скользил пальцем вниз по странице, ища что-то в тексте, а остановившись на
отдельном абзаце, нахмурил лоб. Побарабанив кончиком пальца по строкам, он
нахмурился еще сильнее.
Может, что-то, написанное ею, расстроило его? Рассердило? Смутило?
Прежде чем Дейзи смогла решить, он отложил письмо, окунул перо в
чернильницу и вывел на полях еще одну заметку.
– Полагаю, око за око? – спросил он, не поднимая головы.
Дейзи моргнула.
– Прошу прощения?
– Вы упрекали меня за то, что я пялюсь на вас, - пояснил он, не отвлекаясь от
разложенных перед ним страниц. – А сами наблюдаете за мной весь день.
– Ерунда. – Дейзи опустила глаза. – Вы не настолько очаровательны.
Себастьян рассмеялся.
– Чем же я тогда заслужил столь пристальное внимание – никак у меня на
подбородке после обеда осталось пятно черничного соуса, а вы втайне надо
мной смеетесь?
Дейзи вздохнула, жалея, что из нее такая никудышная лгунья. Отложив перо,
она поставила локти на стол и, переплетя пальцы, водрузила на них
подбородок.
– Ну хорошо, допустим, - продолжила она, наблюдая, как он вновь что-то
помечает на полях рукописи. – Почему вы ненавидите писать?
– Если это тот вопрос, из-за которого вы таращитесь на меня вместо того, чтобы
работать, почему было просто не спросить? – не отрываясь от романа,
поинтересовался он.
А она-то думала, что он слишком поглощен работой, чтобы заметить ее
разглядывания.
– Потому что бессмысленно. Вы бы просто ответили, что это не мое дело и
велели держать свои неуместные вопросы при себе.
– Вполне возможно, - признал граф, - но не думаю, что вас бы это отпугнуло. –
Он бросил на нее насмешливый взгляд. – Вас вообще не просто запугать, мисс
Меррик. Даже писательство не представляет для вас никакого страха.
– А разве должно? Чего здесь бояться?
– Вот в чем вопрос, не правда ли? – весело парировал он. – Как раз под этой
кроватью прячется столько страшилищ, что не перечесть.
– Что вы имеете в виду? – Дейзи смотрела на него во все глаза, и на нее вдруг
снизошло озарение. – Так вот почему вы больше не пишете, - пробормотала
она. – Вы ненавидите писать, потому что боитесь.
Сжав губы, он не стал подтверждать ее предположение, да этого и не
требовалось.
– Но почему? – воскликнула она. – Вам совершенно нечего бояться. Вы
блестящий писатель.
Он едва заметно улыбнулся:
– Вы имеете в виду, когда я не второсортный Оскар Уайльд?
– Ох, да забудьте вы уже про эту рецензию! Если бы я знала…
Она осеклась, но было слишком поздно. Его улыбка исчезла, а в выражении
лица появилась некая неумолимая жесткость.