С Петром в пути
Шрифт:
Тревожный звон колоколов, звон набатный, распугал галок и ворон. Телеги двинулись к местам казни. За ними следовали бояре, волонтёры, любимец царя, будущий светлейший князь Меншиков. Потом он похвалялся.
— Снёс головы прилюдно двадцати ворам. Кафтан был весь в крови. Кровищи этой вытекло цельное озеро.
Октябрь был месяцем казней. Одиннадцатого — 144 души, на другой день — 205, на третий — 141. Потом день за днём — 109, 63, 106, 2... Москва не знала такого.
Воображение Петра было изощрено да крайней степени. Он, например, приказал повесить под Девичьим монастырём 195 стрельцов. Трое были повешены прямо под окном царевны Софьи. В руки
«Всем сёстрам по серьгам». «А у пущих воров ломаны руки и ноги колёсами; и те колеса воткнуты были на Красной площади на колья; и те стрельцы за их воровство, ломаны живые, положены были на те колеса и живы были на тех колёсах...»
Москва окаменела в страхе, горести и печали.
Глава пятнадцатая
ВОСТРЫ ТОПОРЫ, ДА МОЛВА ВОСТРЕЙ!
Видал ли ты человека опрометчивого
в словах своих? На глупого больше надежды,
нежели на него... Если царь судит бедных по
правде, то престол его навсегда утвердится...
Словами не научится раб, потому что, хотя
он понимает их, но не слушается...
Многие ищут благосклонного правителя,
но судьба человека — от Господа.
Господа думают и рассуждают о делах, но слуги те дела портят,
когда их господа слепо следуют внушению слуг.
Великий страх оковал Москву. Тати [37] притихли и затаились, разбои прекратились. Останки казнённых — головы, руки, ноги — тлели до лета. Небывалый пир устроен был для воронья, для волков, забредавших по зиме в столицу, для собаки, всякой другой твари.
Притихли языки, укороченные страхом. Говорили меж собой всё больше вполголоса, а то и шёпотом. И зима казалась тягучей, бесконечной, злой... Неведомо, кончится ли.
37
Тати — разбойники, грабители.
Первую зиму Пётр Шафиров провёл под семейным кровом. Супруга его Анна Степановна из рода Копьевых была домовита, плодоносна и чадолюбива. Подрастали три дочери: Аннушка, Марфуша и Натальюшка — мал мала меньше. Отец в них души не чаял и тетёшкался с ними. А дед... Ну что тут говорить — не мог надивиться.
Крестным отцом первых двух был Николай Спафарий, а Натальюшки — Фёдор Алексеевич Головин, весьма благоволивший всем Шафировым. Пётр удостоился даже благоволения самого государя, он нередко призывал его к себе и беседовал с ним на разные, порою весьма щекотливые темы.
— Кабы не молодые годы, сделал бы тебя, Шафирка, вице-канцлером при канцлере господине твоём Фёдоре Алексеевиче Головине, — порою говаривал он. — Востёр язык твой, быстра мысль твоя, много голова твоя вмещает, — продолжал он, похлопывая Шафирова по голове, уже приметно начавшей лысеть.
— Я и так одарён милостями вашими сверх меры, — отвечал Пётр.
— Сказано в Библии: многие ищут благосклонности правителя, но судьба человека в руках Господа.
— Ишь ты! А где?
— В Книге притчей Соломоновых.
— Велика Книга
— Сие очень верно, ваше царское величество. Не из лести говорю: сам годы положил, чтобы в её сокровенный смысл вникнуть, и не смею сказать, что постиг мудрости её.
— И я, признаться, не смею, — развёл руками царь. — Непостижима мудрость библейских пророков и апостолов. И вот что мне непостижно: отколь взялись римская вера, люторство, протестантство?.. Наши раскольники от Никона, понимаю. Неужто у Христа было столь много верований? Пошто все эти ложные учителя огород городили?
— Я думаю так, ваше царское величество, — осторожно начал Пётр, — что каждый мыслил о Боге розно, и размышления свои облёк в степень верования. К сему желание обрести власть примешалось! А ради власти на что только не идут, то вашему величеству испытать пришлось. Отсель враждование вплоть до смертоубийства. Навроде все христиане, и все исповедуют единого Бога, а сойтись и подать друг другу руки не могут. Государи, единые по вере, меж собою воюют...
— Так было, так будет, — жёстко произнёс Пётр, давая понять, что не та стезя и разговор окончен.
Но Шафиров и без того понял, что не туда заехал. Нельзя рассуждать о власти и её подноготной с самими властителями, даже столь открытыми истине, как царь Пётр. Он проникал своим острым и быстрым умом в суть явлений и, став перед каким-нибудь противоречием, вынуждаем был уступить господствующему взгляду. Этот господствующий взгляд угнетал пытливый ум государя, но ему в интересах государства, то бишь в своих интересах, нельзя было ополчаться на него.
Религия было непреодолимой стеной. Сокрушить или даже просто подкапываться под неё было не только немыслимо, но даже опасно. Царь Пётр это понимал. Однако всё-таки дерзнул, устроив всешутейший и всепьянейший собор. Дерзость и желание сокрушить вековые вздорные устои боролись в нём с великой и несокрушимой стеной этих устоев.
Царь Пётр был человек великой отваги и дерзости — и об этом надо прямо сказать. Вся его жизнь прошла в бореньях, и, несомненно, по этой причине унесла его смерть.
Так думал Пётр Шафиров. Так думали все, приближённые к царю, наиболее дальновидные и иные. Такие, как Головин. Как князь Борис Алексеевич Голицын. Как князь Яков Долгоруков. По этим качествам ему не было равных в мировой истории. Он шагал через вековые предрассудки со смелостью первопроходца. Но были препятствия, которые он опасался брать, исходя из интересов государства. Однако не станем о них говорить... Замахнуться — да. Показать свою удаль — да. Но не далее, не далее. Далее — стой!
Москва наконец вздохнула. Тяжело, хрипло. После долгой зимы, как после долгой и прерывистой спячки, расправляла плечи, руки, разминала ноги. Всё отекло, и всё требовало движения. Весна была какой-то робкой и даже стыдливой. Трава и дерева медлили переменить форму одежды. Но вот наконец почки распрямились и брызнули нежной клейкой листвою. Налетели стаи скворцов, синиц, снегирей, расцветили ветки, оживили тяжёлый воздух своими песнями.
Весна и людей оживила. Страх мало-помалу сгинул, и появились наконец первые улыбки, как первые цветы. Как подснежники, как пролески, примулы, цикламены... На зелёный покров улиц и дворов высыпали ребятишки и защебетали по-птичьи. А в гривах лошадей, населявших Москву едва ли не наравне с людьми, запестрели алые, голубые, синие, зелёные ленточки — знак близящихся праздников.