Саблями крещенные
Шрифт:
Команда одобрительно загудела. Матросам хотелось быть уверенными, что после возвращения в Денновер ими не займется королевский суд.
— Свергнуть командора Морано и вернуть корабль под королевский флаг нам удалось только благодаря удивительной храбрости этого чужеземного офицера, полковника Гяура, — представил команде своего пленника и единомышленника д’Эстиньо, — который, как и я, оказался пленником пиратствующего командора.
— Освободить его! — первым откликнулся Хансен. — Предоставить шлюпку и с почестями отправить на берег. Таковым должно быть решение всей команды «Кондора».
Гяур не столько с тревогой, сколько с интересом наблюдал за д’Эстиньо. Капитан пока что утаил от матросов, что он, Гяур, являлся пленником не только командора, но и его самого, д’Эстиньо, а также генерала д’Арбеля. Конечно, одни знали об этом и без д’Эстиньо, другие догадывались, но главное, что о побеге офицера-наемника сейчас не говорилось.
— Я в самом деле могу считать это решением всей команды? — обратился капитан к морякам, заботясь уже не столько об освобождении полковника, сколько об оправдании, с которым придется предстать пред очи генерала д’Арбеля.
— Освободить!
— Пусть уходит!
— Шлюпку ему, сухарей и бутылку рома! — мрачно творила свой суд-совет основательно поредевшая команда фрегата.
— Что ж, — завершил его капитан д’Эстиньо, — теперь я могу поступать так, как велит мне воля команды. Вечером мы подойдем к берегу, занятому французами, и высадим полковника где-нибудь между Дюнкерком и Кале.
— Мужественное решение, — признал Гяур, взглянув на поднимавшееся к зениту солнце. Освобождения нужно было ждать еще несколько часов. И кто знает, что за это время произойдет. У полковника вдруг появилось желание потребовать шлюпку немедленно и пробираться к Дюнкерку испанскими тылами. Но побоялся, что это требование может быть воспринято командой, и прежде всего капитаном, как проявления трусости. Или же недоверия.
51
Едва завершился этот первый совет команды «Кондора», как к Гяуру приблизился Хансен и вполголоса сообщил:
— Командор пришел в себя. Мы-то считали, что он убит. Я пока что связал его.
— Почему только связал?
— Он не должен задерживаться на этом свете, — испуганно вмешался в их разговор д’Эстиньо, увлекая обоих офицеров в сторону капитанской каюты. — И матросы не должны знать, что он ожил. Кое у кого это может вызвать страх — как-никак командор.
— Страх, сомнения… — поддержал его Хансен. — Но решать вам, господин капитан. Его надо было сразу же за борт.
Они вместе вошли в капитанскую каюту и увидели, что командор действительно вернулся в этот, чуть было не оставленный им навсегда, страшный мир. Все еще связанный, он подполз к креслу капитана, однако подняться не смог, так и остался сидеть на полу, упершись затылком в подлокотник.
— Да, это так, джентльмены… — прохрипел дон Морано, увидев над собой сразу троих врагов, каждый из которых, не задумываясь, готов убить его. — Мне придется отнять у вас еще несколько минут.
На лбу и щеках командора запеклись струйки черновато-коричневой крови, от чего лицо его казалось похожим на страшную маску.
— Мы не собираемся щадить вас, командор, — оголил шпагу капитан д’Эстиньо. — Вы предали короля, нарушили традиции флота и подняли пиратский мятеж.
— Если бы все это совершили вы, лейтенант д’Эстиньо, — согласился дон Морано, — болтаться бы вам на рее, как рваному башмаку повешенного. Не огорчайтесь. Меня ждет то же самое. Испанский суд был бы так же безжалостен ко мне, как французский или английский.
Командор застонал, лицо его исказила гримаса боли. Он закрыл глаза и, казалось, вновь потерял сознание.
Капитан д’Эстиньо и полковник Гяур переглянулись. Д’Эстиньо вложил шпагу в ножны и взялся за пистолет. Однако выстрелить не решился. Нужно было выждать, пока командор очнется. К тому же капитану не хотелось казнить его в своей каюте.
— Я сам попрошу у вас этот пистолет, — с усилием произнес командор, едва только пришел в себя. — Ровно через десять минут. Ровно через десять. Лишая человека жизни, иногда можно позволить себе быть великодушным.
— Сожженные вами казак Родан и француз Шкипер хотели сказать вам перед своей гибелью то же самое, — напомнил Гяур.
— Я пришел к этому только сейчас, — обескуражил его своей искренностью командор. — Капитан д’Эстиньо, позвольте мне остаться наедине с вашим пленником. Слово чести, речь пойдет не о побеге с корабля.
Д’Эстиньо подозрительно взглянул на командора, затем на полковника и, так ничего и не сказав, вышел из каюты. Хансен молча последовал за ним.
— Вы прекрасно поняли, полковник, почему я попросил оставить нас наедине.
— Возможно.
— Мне, рваному башмаку повешенного на рее, до Афронормандии все равно уже не дойти. Рассчитывать, что удастся поднять пиратский флаг на одной из загробных бригантин, тоже не приходится. Вы — единственный из остающихся здесь, кому я со спокойной душой могу передать карту и указать место, где находятся драгоценности, которых вам хватит даже для того, чтобы снарядить свои собственные два корабля.
— Место своего клада можете не указывать. Я и так найду способ отыскать вашу Афронормандию, если только окончательно решусь на ее поиски.
Командор хрипло, гортанно рассмеялся.
— Будь ты алчным, полковник, я не решился бы посвящать тебя в тайну своего клада. Но ты нравишься мне, парень. Жаль, что мы не смогли походить с тобой по морям под пиратским флагом. Жаль. Развяжи меня и помоги подняться.
Гяур решительно перерезал веревки и, почти оторвав командора от пола, помог стать на явно подводившие его ноги.
Дон Морано извлек откуда-то из-за пояса ключ, открыл стоявший в углу каюты шкафчик, порылся там и достал небольшой кожаный мешочек. Карта, которой он хотел осчастливить Гяура, представляла собой кусок пергамента, на котором без каких-либо объяснений была начертана некая схема.