Сага о халруджи. Компиляция. Книги 1-8
Шрифт:
Преследователи не торопились, они тоже хорошо знали лес и чем он заканчивался. Приблизившись к оврагу, Дэйра заглянула вниз, ожидая разглядеть хотя бы русло. Судя по приглушенному грохоту, порождающему эхо в стенках ущелья, река протекала далеко внизу. Со дна бездны на нее глядели чернота, мрак и ужас. Было настоящим безумием полагать, что человек, прыгнувший в пропасть, останется в живых.
Здесь, на краю, грохот реки, который слышался в лесу, приобрел иное звучание. Особенно настораживали стуки и удары, раздающиеся со дна бездны. Казалось, будто армия гномов остервенело била молотками по основанию скалы. Порыв ветра вынырнул из пропасти и окутал беглецов ледяным ознобом. Он принес с собой дыхание настоящих
– Белая Госпожа! – прошептал в ее голове дьявол из бездны. Она моргнула и поняла, что в пропасть кто-то прыгнул. Тело глухо стукнулось о выступ скалы, не пролетев и десяти метров.
– Белая Госпожа! – прошептал кто-то у ее ног, и Дэйра, очнувшись, глянула вниз.
На краю обрыва, свесив ноги, сидела женщина, закутанная в тулуп и сжимавшая сверток на груди. Сверток не шевелился, потому что лицо младенца давно застыло, но донзарка продолжала качать драгоценную ношу, не переставая шептать: «Белая Госпожа, Белая Госпожа!».
Оглушенная происходящим, Дэйра равнодушно скользнула взглядом по умершему ребенку, по почти мертвым глазам женщины, и вдруг ощутила подобной встряске шок, разглядев, что за цветок лежал на коленях донзарки.
Растение было тщательно завернуто в несколько тряпок и только красные, различимые даже в скудном лунном свете, лепестки торчали из платка. Цветку было жарко в намотанном на него тряпье – то же чувствовала и Дэйра, у которой по вискам давно стекали капельки пота. Жар вызвал ледяной ветер из бездны, который напевал странные слова: «Что тебе шепчет небо, Дэйра?».
Наклонившись, девушка взяла цветок с коленей донзарки, освободила его от ненужных тряпок и сунула растение под куртку – туда, где горячо билось сердце.
И тогда безумие накрыло ее с головой. А она ему не сопротивлялась.
Все завертелось, словно в вихре налетевшего порыва ветра. Только что Дэйра стояла на краю обрыва, а в следующий миг она бежала вдоль замерших у пропасти донзаров и кричала то, что велел говорить цветок, согревшийся у сердца.
– Мы дадим бой! – вопила она, чувствуя себя свободной и счастливой от того, что можно быть настолько безумной. – Там, внизу, в пропасти, дьявола нет, потому что он здесь, рядом с нами, он – мы, он – она, это я, и ты, и ты, – Дэйра старалась коснуться каждого, чтобы передать то, на что слов не хватало. – Это голос духа смерти, и он говорит, что страха больше нет. Мы забьем их камнями, сломаем спины своими могучими руками, утопим их в собственной храбрости. Слушайте меня! Я – Белая Госпожа, я – все, что меня окружает. Назад мы не вернемся, а бегать от смерти не будем. Мы посмеемся над врагами, и пусть боги нам не мешают.
Она пробежала до последнего донзара, заряжая своим безумием всех, кто стоял на краю бездны. Люди зашевелились, сначала вяло, потом бодрее, развернулись к лесу, выпрямили головы. Кто-то сделал первый шаг, за ним последовал другой, и вот уже обрыв опустел, а горстка донзаров решительно двинулась вперед, словно собираясь раздавить вековые дубы, глядящие хмуро, сонно, враждебно.
– Хорошо, – шептала Дэйра, подбирая с земли камень. – Сейчас можно все, запрещаю лишь одно. Не смейте уходить в одиночку. Заберите жизнь хотя бы одного врага, но лучше пусть их будет много.
– Я отомщу за твоего ребенка, милая, – сказала она женщине, которая стояла рядом с пустыми глазами, держа в руках палку. Мертвого младенца она отдала дьяволу, бросив его в бездну.
Преследователи появились внезапно. Темнота леса будто размножилась, выпустив из себя огромные черные силуэты, гораздо выше человека, и Дэйре потребовалось время, чтобы осознать, что на этот раз породил мрак. То были всадники. Не спеша, но неумолимо группа людей на скакунах приближалась к беглецам, которых было мало, очень мало. «Вот почему они перестали стрелять, – подумала Дэйра. – Они возьмут нас живыми». Она не знала, когда появилось это «мы», срастившее ее с беглыми донзарами воедино. Наверное, когда женщина с мертвым ребенком назвала ее Белой Госпожой. Это было прозвище проклятых, и оно подходило Дэйре идеально.
Когда донзары, заразившиеся ее безумием, побежали с камнями на всадников, вооруженных мечами и сетками, какое-то время она еще верила в чудо. Бежала рядом, что-то кричала, но себя не слышала, так как ее голос тонул в криках донзаров, которые так рьяно бросились на преследователей, что те даже придержали коней. Видимо, им тоже стало любопытно, что будет дальше.
А дальше были горькие слова старой герцогини о том, что учиться на ошибках похвально, но не ценой чужой крови.
Когда на Дэйру кинули сетку и, опрокинув, поволокли за конем, словно зверя, она подумала, что, наверное, никогда не сможет больше охотиться с прежним азартом. Рядом лаяли борзые и гончие псы, и вероятно, среди них был тот, чьего хозяина она убила. Наверное, это его клыкам принадлежали те укусы, которые она почувствовала на руках, едва успев прикрыть ими голову. Стэрн был прав. Боль была такой, словно ее коснулись раскаленным мечом. Однажды на охоте под ней осыпался край склона, и Дэйра покатилась вниз, пролетев по кочкам, камням и кустарникам почти сотню метров. Тогда она умудрилась ничего не переломать, но сейчас, когда всадник, волочивший с ней сетку, пустил лошадь бегом, Дэйре показалось, что в ней разом сломались все кости. Чувствовался каждый толчок от ударов копыт, каждая выбоина и неровности тракта.
Пусть я потеряю сознание, взмолилась она, но в голове, как назло, было ясно и больно. Вцепившись в ячейки сетки, Дэйра подтягивала себя вверх, чтобы уберечь свою безумную голову от столкновения с копытами лошади, порой мелькающими слишком близко с ее носом. Их волокли по дороге – очевидно, для быстроты передвижения, хотя она была уверена, что поездка по лесу доставила бы всаднику куда большее удовольствие. Человек не раз оборачивался, когда ей не удавалось сдержать крик, и громко усмехался или бросал в ее сторону злобный короткий смех.
Как же сильно нужно ненавидеть своих донзаров, чтобы наказывать их подобным образом. Странно, но Дэйре еще удавалось подумать над философскими моментами жизни. Успокаивало одно – по сравнение с тем, как вели себя преследователи, ее безумие было лишь легкой формой душевного расстройства. Из всех причин, которые могли заставить вабаров обходиться с подчиненными столь жестоко, в голову приходило немного. Донзары должны были совершить чудовищное преступление, изуверским способом убить семью своего барона или поджечь его дом, в котором сгорели дети, или…
Дальше Дэйра увидела столб с надписью «Копра» и почувствовала, что слезы она сдержать не в силах. Почтовая станция была так близко. Наверное, там все давно спали. О смерти не думалось, но на пятки та ей уже наступила. Дэйра не чувствовала ног, а руки, на которых пришлась вся тяжесть тела, стали тяжелыми и чужими. Однако стоило ей бросить взгляд в сторону – куда, впрочем, она старалась не смотреть, потому что не все донзары сумели уцепиться за сетки, как она, и некоторые всадники везли трупы, – как ее накрывало отчаяние. Дэйра его прогоняла, потому что Поппи всегда говорила, что отчаяние – удел слабых, а дочь герцога Зорта слабой быть не может. Но смех дьявола, так и не дождавшегося ее в бездне, говорил об обратном. И тогда просыпалось малодушие, которое тоненько нашептывало: а может, лучше было бы прыгнуть?