Сахарные барашки
Шрифт:
Злоба Рудиса, как видно, остыла, и он, как бы приглашая товарища разделить трапезу, оттащил подальше свою кость, а вторую оставил птице. Ворон благодарно каркнул и подобрался к кости. Это был хребет изрядного поросенка, внутри которого таился вкусный мозг.
Словно клещами, ворон вцепился в кость обеими лапами и принялся долбить ее. Потом он и сам удивлялся, откуда это появилось в нем столько силы.
После нескольких часов тяжелой борьбы с костью, измученный и весь грязный, ворон почувствовал, что его зоб наполнился. Это был настоящий пир, такого пира он не
Когда оба наелись, Рудис сгреб остатки трапезы в яму и мигом заравнял ее песком.
Таким же медленным шагом, опустив голову, Рудис поплелся к холмам, а за ним следовал ворон. Собака растянулась у холма в какой-то ямке, а ворон устроился невдалеке от ее ложа, на верхушке сосны.
Встреча с бродячей собакой слабым светом озарила последние дни ворона. Теперь он уже реже думал о смерти, теперь все чаще охватывала его надежда дождаться весны, когда из земли вылезут черви и букашки, поля будут засеяны вкусным зерном, а леса загудят от веселого вороньего грая.
Ворон с Рудисом подружились. Пес больше не ругался, не рычал злобно на птицу. Каждое утро Рудис выкапывал спрятанные кости, и они делились пищей. Когда Рудис решался вздремнуть, ворон, сидя на верхушке дерева, зорко следил, не появился ли на берегу человек или бродячие собаки, которые могут почуять спрятанную добычу. При малейшей тревоге ворон немедленно будил хриплым криком Рудиса, и оба всеми правдами и неправдами старались охранять и защищать свои припасы.
Однажды, беспокойно оглядывая небо, ворон увидел надвигающиеся с севера черные тучи, закрывшие солнце. Большими белыми хлопьями повалил снег. Рудис еще глубже забрался в свою ямку, а старый ворон укрылся под густыми ветвями сосны.
Сначала было тихо и безветренно, но к вечеру разразилась буря. Ворона даже сквозь его перья пробирал холод.
На следующее утро по реке прошло первое «сало». Однако пока был припрятан в песке запас пищи, у друзей не было оснований для беспокойства. Рудис раскапывал сначала снег, потом песок, и товарищи завтракали, закапывая, как всегда, после еды кости.
Так прошло несколько дней. Снег перестал падать. Потом вдруг снова начались дожди, и река вышла из берегов от растаявшего снега. Ворон обрадовался тому, что мучения и зимние холода скоро кончатся.
Весь день и всю ночь вода в реке поднималась все выше и выше. Но когда на следующее утро Рудис с вороном вышли откопать свой завтрак, стояло удивительно ясное холодное утро, а то место, где лежали вкусные кости, затянуло толстым блестящим льдом.
Рудис и ворон безнадежно переглянулись. Их завтрак был погребен под твердым, крепким льдом. Рудис поник головой и тоскливо завыл.
Делать было нечего. Для того чтобы достать пищу, надо было разбивать лед, крошить его когтями. Рудис сразу же приступил к работе. Он принялся царапать острыми когтями лед, а ворон своим клювом, словно долотом, то с одной, то с другой стороны помогал ему. Работа была нелегкая, и даже после нескольких часов тяжелого труда на толстом слое льда не появилось трещинки. Рудис так трудился, что клочья его облинявшей шерсти летали по ветру и из-под когтей текла кровь.
Поздно ночью оба друга вздремнули у глубоко вмерзших в лед костей.
Утром поднялся морозный туман, и стало так холодно, что трудно было не только двигаться, но и дышать.
Прошло еще несколько дней. У ворона и Рудиса иссякли последние силы. Они сидели на льду, глядя, как заходит и всходит большое красное, морозное солнце. Они чувствовали, как в их жилах стыли последние капли крови, как тепло покидало их тела.
Мороз все крепчал, и Рудис только лежа мог теперь один-другой раз царапнуть лед.
Ворон несколько раз пытался подняться, отправиться на поиски добычи куда-нибудь в деревню, но усталость придавливала его к земле.
Однажды утром ворон заметил, что Рудис не шелохнулся в течение целого часа. Пес лежал на боку, вытянувшись всем телом, положив голову между передними лапами. Только один глаз его пристально и сердито смотрел на товарища. Ворон несколько раз каркнул, но Рудис даже ухом не повел. Ветер трепал его шерсть. В обледеневшей пасти скалились редкие белые зубы.
Ворон еще несколько раз тоскливо каркнул. Потом понял, что если даже придет половодье, если даже зазеленеет береза, а с неба начнут падать вкусные кости, Рудис все равно больше не встанет.
Тяжело взлетел черный старый ворон, словно убегая от смерти, а по сверкающему льду побежала его печальная тень. Он летел до тех пор, пока голод снова не толкнул его к земле. Никогда еще он не был таким усталым и голодным, никогда у ворона не болело так сердце. Вдруг его осенила мысль: если Рудис никогда больше не встанет, не будет бегать, не увидит ни солнца, ни весны, то на что ему глаза? Ворон выклюет Рудису глаза, потом расклюет его всего по кусочку, обглодает его до костей, и это спасет ворона от голодной смерти.
Ворон робко подлетел к старому другу и тут же испуганно отскочил. Глаз Рудиса пристально и злобно смотрел на него. Нет, этого он не сделает! Пусть люди говорят о нем что хотят, пусть толкуют, что он глупый, что он ворует цыплят и уничтожает полезных насекомых. Ворон за всю свою долгую жизнь еще никому не выклевал глаз, он подбирал только то, что выбрасывали добрые люди, и питался насекомыми и червяками. Неужели же теперь он выклюет глаза своему доброму другу, который в течение стольких голодных дней делился с ним последним куском?
Небо прояснилось. Мороз крепчал, но теперь ворон почти с радостью смотрел на восходящее багровое солнце. Опять теплой волной нахлынули на него воспоминания. Перед глазами прошли старые годы…
Точно сквозь сон ворон увидел гнезда на деревьях и самого себя, летящего высоко-высоко в небе. Внизу колыхались пестрые луга, в летней полуденной тишине застыли дома, усадьбы, рощи…
Как легко и весело было лететь ворону, как ловко он кувыркался!
Подымаясь все выше и выше, почти за самые облака, он хотел уже было, сложив крылья, ринуться вниз, к земле, как вдруг почувствовал острый холод в груди. Ворону показалось, что он стал белым-белым, как снег, а сердце его превратилось в ледышку.