САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
– Опять упал! – ахнул Мишка и принялся заливисто хохотать.
– Чо, ёбнулси? – выскочил из будки, позабыв об ушибленном копчике, подвёрнутой ноге и вывихнутом плече, Витька и стал веселиться вместе с Мишкой.
– Пора, пожалуй, по домам, - молвил Жорка и попёр на выход.
– Да, пожалуй, - согласился Варфаламеев и, подмигивая попеременно обоими глазами Сакурову, потянулся за Жоркой.
– Да, - нехотя буркнул Сакуров, оглядываясь на стол с обильной деревенской закусью.
– Чё ржёте, придурки? – спросил Жорка Мишку с Витькой.
Мишка,
– Дык он прямо в лужу ёбнулси! Гы-гы! Прямо с кобылы!
– Эй, ты живой?! – крикнул Жорка Семёнычу. Тот сделал попытку встать, но лишь повернулся на бок и снова замер.
– Неужто помер?! – радостно спросил Мишку Витька.
– Да нет, заснул, - отмахнулся Мишка.
– Пошли, - сказал Жорка. – Слышь, Варфаламеев. Будешь идти мимо Лёшкиного дома, скажи Петровне – пусть ползёт сюда с тележкой и увозит домой своего кормильца. Да и посуду свою пусть прихватит, а то, неровён час, Витька опять упрёт всё своей хозяйке.
– Чево это упрёт? Чево это ты на мене баллон катишь? Чево, давно в пятак не получал!? – ни с того, ни с сего раскипятился Витёк. Вообще-то, был он много крупнее Жорки, к тому же с двумя руками.
– Ну-ка, ну-ка!? – быстро переориентировался на новый интерес Мишка.
– Чё? – сузил глаза Жорка и сделал только шаг в сторону Витьки, как тот тотчас спустил пар и заюлил:
– Да я чо? Я вить ничо… Но ты, эта, чево зазря лаешси?
– Эх! – расстроился Мишка.
– Зря?! – стал заводиться Жорка. – А кто в прошлом году взял у моей бабы литр самогона и обещал притаранить два мешка ячменя? Ты, сука, даже мешки взял! Ни ячменя, блин, ни мешков… Ты, козёл, хотя бы мешки вернул!
– Дык баба, она, тово… Мешки увидела и в хозяйство присовокупила. Как их теперя оттуда возьмёшь?
– Да срать я хотел на твою бабу! – заорал Жорка и сделал ещё один шаг в сторону Витька. Но пьяненький Варфаламеев подхватил односельчанина под руку и потащил его восвояси.
– А вот бабу мою ты не тронь! – подал голос осмелевший Витёк.
Жорка дёрнулся, но пьяненький Варфаламеев удержал друга, приговаривая:
– Пошли, пошли.
Глава 11
Окончательно разошлись без чего-то двенадцать. Жорка ушёл в сарай ремонтировать насест для кур, Варфаламеев засел у вековух рассказывать анекдоты, а Сакуров решил поработать в огороде. Там вовсю зеленела сорная трава, и её следовало выполоть. Однако пололось спьяну хреново, поэтому Сакуров плюнул на это дело и устроился спать на ветхом диване в большой комнате. Укладываясь, он увидел в окно Петровну, толкающую тележку с пьяным Семёнычем. Она толкала и орала на всю деревню, какие у Семёныча говно дружки-товарищи. Дескать, напоили и бросили. При этом Петровна конкретно адресовала ругань Жорке, Варфаламееву и Сакурову, чтобы нечаянно не обидеть таких уважаемых людей, как Мишка и Витька.
«Вот сволочная баба», - подумал Сакуров и заснул. Проснулся он на закате, снял рабочую одежду, вымыл
«Надо же», - подумал Сакуров и услышал знакомый голос:
– Значить, надо.
– А, привет, - буркнул Сакуров, а потом, припомнив кое-что из ранних признаний домового, добавил: - дух святой…
– Да, состоял в должности такового в некие времена, - словоохотливо поддакнул Фома, - однако был разжалован за…
– Кстати, можно подробней? – поинтересовался Сакуров, не очень-то надеясь на удовлетворение своего интереса: он помнил давешние свои попытки выведать у домового разницу между ним и злыднем.
– Дались тебе эти злыдни, - недовольно сказал Фома. – К тому же чё зря словесами блудить, коли можно глазами увидеть?
– Кого? – уточнил Сакуров.
– Да злыдней, - ответил Фома, - и протчие чудеса со всякой нечистью и ихними чистыми антиподами.
– Когда я это всё увижу? – полюбопытствовал Константин Матвеевич.
– Вскорости.
– А про то, как тебя разжаловали, когда будешь рассказывать?
– Да прямо сейчас. А потом, когда совсем стемнеет, покажу, что обещал.
– Не верю, - буркнул Сакуров и задумался о сонно-временном феномене, когда, вроде, спишь недолго, но за это время успеваешь чёрт-те где побывать и чёрт-те чего сделать. Ещё он подумал о том, что думает на эту тему не первый раз.
– Так уж надо чёрта поминать, - проворчал Фома.
– Ты рассказывай, - одёрнул его Константин Матвеевич.
– Ладно. Дело произошло из-за нашей внутренней привязанности к некоторым вашим внешним фантазиям на тему нашего бытия, каковое не есть такое, каким вы его себе втемяшили, однако пища для научного размышления для наших умников богатая есть…
– Блин! – сказал Сакуров.
– Ладно. Объясняю популярно: всё, что вы о нас придумали, не соответствует истинному положению вещей ни на толику. Тем не менее, кое-кто из наших, и чистых, и нечистых, издревле, как только появились ваши фантазии, работает с ними в плане научной классификации антисущего фольклора. Скажу больше: частью наши классификаторы перетекли из ипостаси чистой классификации в нечистую подспудную философию, а частью – в параллельное богословие, параллельную мифологию и так далее…
– Ты долго мне мозги пудрить собираешься? – спросил Сакуров. – И потом: что ты врёшь, будто не соответствует ни на толику? Какого тогда хрена ты пел мне вчера о частичной общности?
– Чево это я пел? – пошёл в отказ Фома. – И ничего я не пел.
– Ещё как пел!
– Не мог я этого петь, потому что мы на ваше враньё ни мало не похожи.
– Вот, гад! Я, конечно, не всё помню, о чём мы в прошлые разы трепались, но всякий раз ты норовишь загибать из другой оперы.