Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
– Могу начать прямо сейчас, - сказал я.
– Начинай, Дауд, - повелительно сказал рыцарь Джон.
– Уверен, что от твоего рассказа на душе сразу станет теплее, а вокруг развеется эта непроглядная тьма.
* * *
В ту ночь, когда будущий великий султан Юсуф ибн Айюб, названный "Благом Веры"*, собрался, по воле Аллаха в трудный путь из материнского лона в земную жизнь, дабы славно послужить Всемогущему, его отец Наим ад-Дин Айюб поспешно собирался покинуть вместе с семьей свой дом в крепости Такрит что находится на правом берегу реки Тигр. Он отправлялся в Мосул, на службу к атабеку
То было смутное время. Если бы воины Ислама объединились, то они смогли бы за шесть дней завоевать все поднебесные земли, а на седьмой день отдохнуть от благих трудов. Однако султаны, атабеки и эмиры тратили силы в междуусобицах, и каждый старался доказать, что именно он поставлен властителем над всеми единоверцами. Иерусалимское королевство христиан представлялось в ту пору огромной скалой, упавшей с небес на священные земли в назидание тщеславным гордецам.
Айюб вместе со своим единоутробным братом Ширку* происходили из знатного курдского рода, проживавшего раньше на армянских землях, неподалеку от озера Ван*, такого чистого, что звезды отражаются в нем не от поверхности воды, а от самого дна, и ночью еще не пойманную рыбу видно в его глубине лучше, чем пойманную и вытащенную на берег днем.
Так случилось по воле Всемогущего Аллаха, что два гордых курда некогда поступили на службу к багдадскому султану Масуду, а он направил их в крепость Такрит, под начало некого Бихруза. Этот Бихруз был сначала рабом султана (и вдобавок греком), однако, благодаря своей незаурядной сметливости, заслужил его милость и даже получил Такрит себе в удел. Бихруз назначил Айюба комендантом крепости, но каково было курду служить в действительности не султану, а рабу!
Вскоре Бихруз узнал о тайных сношениях братьев с доблестным атабеком Зенги, собиравшем силы для войны с крестоносцами. Султан Масуд опасался его, и тогда Бихруз решил изгнать обоих братьев из своего города.
В ночь изгнания и родился будущий повелитель Востока. Видимо, младенец торопился увидеть перед отъездом свой дом и, по курдскому обычаю, прикоснуться к стуну*, подпирающему его кровлю.
Говорят, не было никаких знамений, предвещавших рождение великого властителя. Напротив, ночь была удивительно тиха, если не считать того, что отец Юсуфа, выйдя из дома, громко кричал (также согласно обычаям курдов), чтобы своим криком помочь своей супруг разрешиться младенцем.
Роды были нелегкими. Схватки начались едва не в полдень и затянулись за полночь. Благородный Айюб давно охрип, а собаки устали лаять и завывать, вторя по-своему его крикам. К тому же он и его брат очень торопились пуститься в дорогу, поскольку опасались новых козней со стороны Бихруза. Они намеревались покинуть город задолго до рассвета, и оба уже начинали сетовать на то, что третий отпрыск Айюба задерживает отца на месте в такой и без того нелегкий час. Казалось, младенец знал, какая нелегкая дорога жизни ему предстоит, и хотел задержаться подольше в теплом чреве матери.
Видя волнения и хлопоты взрослых, один из двух старших братьев будущего султана (имя его упоминать не стоит, ибо заговорил он по отроческому недомыслию) подошел к отцу и, едва раскрывая глаза, сонно проговорил:
– Лучше бы его продать египетским торговцам.
– Кого?!
– изумился отец.
– Того, который в животе у мамы. Будет легче ехать.
В тот день в Такрите побывали египетские торговцы и удивили всех своим богатством.
Айюб разгневался было на сына, однако грозный воин Ширку утихомирил его, и сказал своему племяннику:
– Однажды такое уже случилось. Старшие братья продали младшего египетским торговцам, а младший брат сделался в Египте властителем, и старшие стали служить ему. Знаешь, как его звали?
И когда мальчик потряс головой, Ширку назвал имя:
– Юсуф*.
В тот же миг из дома послышался крик младенца.
– Всемогущий Аллах! Да он откликнулся на это имя!
– радостно воскликнул Айюб.
– Как же я раньше не догадался громко перечислять имена, а не орать посреди ночи, как умалишенный!
Тут все забыли про грозящие опасности и дороги, желая узнать, кем же суждено стать новорожденному - великим воином или знатоком Писания, хадисов* и законов. Положили на ковер меч и калам*, и когда повитуха бросила на ковер отрезанную пуповину, она, всем на удивление, упала между мечом и каламом. Времени на размышления по этому поводу уже не было. Младенца омыли холодной водой, как это обычно делают курды, приложили к стуну и понесли в повозку.
– Какой ты хороший, мой сын!
– обрадовалась мать, увидев своего позднего сына после его первого купания.
– Воистину "прекрасный Юсуф"!
– Он отозвался на это имя, когда еще был в утробе, - сказал Ширку и, к ужасу брата, рассмеялся так оглушительно, что собаки, наверно, залаяли и в самом Багдаде.
Вот при каких необычных обстоятельствах младенец стал Юсуфом. Первый глоток молока будущий султан сделал уже в дороге. И это был глоток козьего молока. Мать долго отходила от тяжких родов, и у нее молоко появилось не сразу.
Отец опасался, что Бихрузу придет в голову какой-нибудь коварный замысел, опасался погони. Страх сопровождал семью подобно заунывному скрипу колес их повозки и стуку копыт. Так и соединились в глубокой памяти маленького Юсуфа вкус молока, дорога и опасность. Сколько дорог не пришлось одолеть в жизни великому султану, но всякий раз, стоило ему тронуться в путь, как он начинал ощущать смутную тревогу, потом во рту у него появлялся молочный привкус, и тревога начинала отставать позади. И где бы ни был великий султан, стоило нагрянуть какой-либо опасности, ему сразу начинало казаться, будто он двинулся куда-то по ночной, незнакомой дороге, и тут достаточно ему было хлебнуть глоток козьего молока, как самые мрачные опасений сдавались и уступали место спокойствию и холодному расчету. Но надо признать, что всю свою жизнь султан не любил дорог - ни коротких, ни долгих, ни дорог из дому, ни даже обратных дорог.
Айюб благополучно достиг Мосула и быстро возвысился на службе у атабека Зенги, который сначала поставил благоразумного и рассудительного курда комендантом крепости Баальбек, а затем назначил своим личным представителем в управлении Дамаском. Айюб сумел пристроить на хорошую службу и своих сыновей, поэтому можно сказать, что первые двадцать лет своей жизни Юсуф продолжал двигаться по дороге, предначертанной его отцом.
После смерти Зенги его расширившиеся владения были разделены между тремя его сыновьями. Среднему, Нур ад-Дину Махмуду, достался Халеб, и вместе с Халебом он прихватил себе самого лучшего управляющего - Наима ад-Дина Айюба, его сыновей и его брата Ширку. Нур ад-Дин скоро приметил молодого, красивого лицом и очень разумного в речах Юсуфа и взял его в свою свиту.
Жизнь шла своим чередом под покровительством нового атабека, но однажды утром, когда Юсуф был свободен от службы и читал книгу, сидя во дворе дома, предоставленного отцу для службы в Дамаске, он в прохладной сени старой шелковицы вдруг почувствовал на душе тревогу, ту самую "дорожную тревогу", хотя никаких дальних путей как будто не предвиделось. Он оторвался от чтения и невольно посмотрел в небеса, словно ожидая ответа от Всемогущего Аллаха. Небо было ясным и безмятежным, и ласточки летали в нем высоко, своим полетом не предвещая никакой бури.