Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Однако несмотря на радостную встречу, оказанную жителями, Салах ад-Дин не остался в городе, а решил отдохнуть с дороги в имении своего отца, находившемся в нескольких фарсахах от стен Дамаска. Старый дом напомнил о былых днях, и на закате Юсуф сильно затосковал о тех спокойных, почти безмятежных днях, когда он служил под началом мудрого, рассудительного атабека и удивлял его и всех эмиров только своим мастерством игры в поло.
"Отец! Ты, верно, и предположить не мог, что я так скоро вернусь в Дамаск...
– обратился он в мыслях к своему родителю.
– ...а Дамаск вернется ко мне
Сев в саду под старой шелковицей и предавшись воспоминаниям, Салах ад-Дин не заметил, как промелькнули часы и на землю пала ночная тьма. Холод наконец пробрался под его одежды и заставил очнуться. Он поежился и поднялся было с резной скамьи, чтобы уйти со двора в дом, но вдруг ощутил неясную тревогу и, невольно оглянувшись, заметил в нескольких шагах от себя сумрачную тень. Похоже было, что человек уже давно наблюдал за ним. Он стоял совершенно неподвижно и смотрел на Юсуфа.
– Кто здесь?!
– громко вопросил он, ожидая, что сейчас со всех сторон к нему с факелами и саблями бросится на помощь стража.
Но все стражи как будто оглохли. Двор оставался темным и пустым, если не считать подозрительной тени, от окрика даже не шелохнувшейся.
Тогда Салах ад-Дин решительно вскочил на ноги, выхватил из ножен саблю... но в следующий миг его сковал по рукам и ногам тихий, спокойный голос, раздавшийся как будто со вех сторон.
– Здесь нет твоих врагов, Юсуф.
– Отец?!
– обомлел Салах ад-Дин.
Колени у него подогнулись, и он вновь очутился на скамейке, под ветвями шелковицы.
– Да, мой сын, это я, - ответила тень.
– Всемогущий Аллах позволил мне навестить тебя, поскольку ты не по своей вине задержался в дороге и мы не успели проститься... Теперь ты можешь сказать мне все, что хотел.
– Отец, - с трудом переведя дух, обратился к тени Салах ад-Дин.
– Тогда я хотел только одного: чтобы ты освободил меня от клятвы на тот случай, если...
– Если бы атабек пришел в Египет, - в тот же миг договорила за него тень.
– Ты получил разрешение от этой клятвы. Но ты бы все равно не стал воевать с атабеком, даже если бы он двинулся на Египет с большим войском, не побоявшись оставить за спиной Мосул и своего коварного племянника. Ты бы нашел выход. Все равно атабеку некого было бы оставить в Египте, кроме тебя. Он это понимал... В худшем случае он умер бы в Каире, а не в Дамаске, чего он в глубине души опасался. В будущем тебе тоже придется этого опасаться.
– Тебе известно будущее, отец?
– с замиранием сердца вопросил Салах ад-Дин.
– Не в той степени, в какой хочется нам обоим, - ответила тень.
– Пути Аллаха неисповедимы. Одно несомненно: Всемогущий Господь принял твою клятву. И Он будет помогать тебе, пока ты будешь полностью полагаться на Его волю и на т о, чем тебя Господь снабдил в полной мере...
– Чем?
– растерянно спросил Юсуф.
Тень молчала.
– Чем, отец?
– вновь спросил Салах ад-Дин, чувствуя, как тишина разверзается перед ним бескрайней пустыней.
– Страхом, - вдруг донеслось из темноты слово.
– Страхом?!
– немеющими устами откликнулся Салах ад-Дин.
– Не страшись самого слова, Юсуф, - со снисходительной улыбкой проговорила тень.
– Ты никогда не был трусом. Трус - это тот человек, который сам сидит, а душа его все время бежит. Ты не таков. Я всегда предчувствовал, что Всемогущий Аллах облечет тебя большой властью, и всегда терялся в догадках, почему из нашего рода Аллах отличил именно тебя... так боящегося дурной судьбы. Теперь Аллах просветил мой дух, и кое-что я понимаю. Все дело в дороге. Ты родился в ту ночь, когда мы уезжали... нет, надо смотреть правде в глаза: мы не уезжали, а бежали со всех ног из Такрита. Я боялся и за себя, и за судьбу своей семьи. Я молился Аллаху о нашем спасении. Твоя мать тоже пребывала в страхе, когда держала в руках бурдюк с козьим молоком. Да и ее собственное молоко поначалу было пропитано нашим страхом. Мы уезжали ночью, и ты всосал в себя ту ночь вместе с молоком. И ты до сих пор боишься той тьмы, что не снаружи, а внутри тебя, в твоей душе. Когда возникает опасность, тебе, Юсуф, невольно кажется, что она наступает на тебя не извне, а поднимается изнутри, из твоего сердца... Поэтому ты смог удержать Александрию почти в безнадежном положении, ибо больше усилий прилагал для борьбы со страхом, который поднимался в ее стенах, а не наступал на тебя снаружи. Поэтому ты, Юсуф, больше полагаешься на волю Аллаха, чем иные, ибо чувствуешь, что истинный страх нельзя побороть своей волей и можно только надеяться на волю Аллаха. Ничто в мире не может утолить этого страха - ни богатство, ни власть. И ты чувствуешь это, Юсуф. Всякий человек наполнен таким страхом, но не всякий замечает его в себе. Слеп тот, кто видит вокруг себя сплошную тьму, а зряч только тот, кто видит тьму лишь в самом себе и умеет ее страшиться. И я скажу тебе напоследок: живи и дальше так, как заставляет тебя жить твой страх, ибо этот страх есть не что иное как зеркало, в котором отражается суровый взгляд Всемогущего Аллаха. А теперь прощай, Юсуф!
– Отец!
– воскликнул Салах ад-Дин.
Но тень стала таять на том самом месте, где стояла. Она расплывалась, становясь больше, и как будто приближалась к Юсуфу, сливаясь с пустым и прозрачным сумраком ночи.
У Салах ад-Дина сжалось сердце.
– Отец!
– вновь позвал он, ибо хотел задать еще один, последний вопрос.
Столь же внезапно он очнулся от порыва холодного ветра и увидел утренний свет. Он сидел на скамейке, сжимая онемевшими пальцами не саблю, а деревянный завиток подлокотника.
– Отец, когда Аллах позволит мне изгнать неверных?
– невольно прошептал Салах ад-Дин тот последний вопрос.
Но отвечать уже было некому. Наступило утро.
В тот день Салах ад-Дин снизил в городе все налоги, приведя их в соответствие с законами Ислама*. Затем немедля собрав своих воинов и оставив управителем Дамаска самого младшего из своих братьев, Салах ад-Дин еще до полудня двинулся на север, к Халебу. Однако по дороге ему пришлось на целых две недели задержаться у крепости Хомс, которая оказала ему сильное сопротивление. Видя, что у этой цитадели можно погрязнуть, как в болоте на смех главному врагу, властитель Египта наконец оставил у ее стен часть войска, а сам двинулся дальше.
Тем временем, Гюмуштекин успел хорошо приготовиться к осаде. Жители Халеба не держали на Салах ад-Дина никакого зла. Они слышали о его благородстве и добродетелях, а Гюмуштекину не слишком доверяли. Однако коварный правитель сумел нагнать страху на малолетнего сына атабека. Он убедил его, что самозванец-курд хочет его смерти, чтобы отнять власть, по праву принадлежащую наследнику великого атабека. По его указке ас-Салих целыми днями бродил по городу в сопровождении полусотни телохранителей и слезно призывал народ защитить его от узурпатора. Детские слезы проняли халебцев, и они воодушевились священным делом спасения своего высокородного Зенгида. Когда Салах ад-Дин подошел к стенам Халеба, он понял: для достойного приема, что ему готовы оказать горожане и их предводитель, его войска маловато. Однако он начал осаду.
На закате одного из ветреных зимних дней он вышел из своего шатра и заметил, как с западной башни Халеба сорвалась ворона. Она суматошно захлопала крыльями и полетела в сторону заходившего солнца.
Пока Салах ад-Дин невольным взглядом провожал по небу черное пятно, в его сердце закралась тревога и вслед за тревогой явилось прозрение.
"Опять все повторяется!
– подумал он.
– И этот турок Гюмуштекин - тот же Шавар. Тень Шавара. Конечно же, он послал к франкам за помощью... Когда только они появятся?"