Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Впрочем, этот слух уже через сутки был вытеснен другим, более правдоподобным. Стали поговаривать, что везирь готовит место для своего истинного господина, о котором в Египте как-то слегка все подзабыли, - для великого атабека Халеба и Дамаска аль-Малика аль-Адиля Нур ад-Дина Махмуда. Стали воображать, что Нур ад-Дин вскоре двинется в Египет с большим войском и начнет править всей своей державой из Каира.
Наконец, за час до пятничной молитвы какой-то негодный джинн запустил пыльным смерчем молву, будто Салах ад-Дин ведет тайные переговоры с иерусалимским королем Амори, собираясь отдать Египет франкам и сделаться главным бароном при франкском короле. Уж в этот слух и вовсе невозможно было поверить, но недругам везиря поддаться такому бредовому измышлению все-таки было приятно.
Наконец пятничная молитва развеяла все прежние слухи, как крик петуха разгоняет ночные страхи. В молитве, подобно драгоценному камню в золотой оправе, было теперь заключено имя багдадского халифа аль-Мустади. В одночасье Каир, а вместе с ним весь Египет, поменяли цвет - белый на черный. Над стенами и крышами взметнулись черные знамена Аббасидов и вместо белых, фатимидских, одежд, дворцы и мечети заполнились врановыми аббасидскими одеяниями.
К вечеру все смирились с тем, что Египтом будет править из Багдада сам аль-Мустади...
Всего через несколько дней Салах ад-Дин вновь несказанно удивил Каир. Быстро собрав небольшое, но отборное войско, он покинул город и стремительным маршем двинулся на франкские земли.
– Малик, неосмотрительно оставлять город в такое время, - пытался увещевать его аль-Фадиль, ставший главой дворцовой канцелярии.
– На этот раз ты неправ, - сразу отрезал Салах ад-Дин, хотя всегда основательно обдумывал любые советы своих приближенных, тем более - этого умного египтянина.
– Именно сейчас его надо оставить на время. У нас достаточно людей, чтобы за всем уследить. Если здесь, под нами, - он указал в пол, - и прячутся скорпионы, то надо дать им возможность немножко осмелеть и вылезти погреться на солнышке. Мне же необходимо как можно скорей доказать, что Египет - сильное царство, а не сборище пьяных караванщиков у духана.
– Кому доказать, малик?
– осторожно спросил аль-Фадиль.
– Всякому, кто любит считать верблюдов в чужих караванах, - загадочно ответил Салах ад-Дин.
Стремительно, как брошенное копье, летело войско Салах ад-Дина к своей цели - мощной франкской крепости Монреаль, находившейся к югу от Мертвого моря.
Столь же стремительно и напористо воины Ислама начали приступ цитадели. Уже на пятый день осады Салах ад-Дин увидел, что со стен подают знаки: франки предлагали переговоры.
Но в тот самый час, когда Салах ад-Дин уже начал дожидаться "послов", а командир крепости уже, по всей видимости, напутствовал их в короткую, но трудную дорогу, на северной стороне света появился всадник. Подгоняемый сильным ветром, он мчался к крепости. Целая дюжина воинов Салах ад-Дина понеслась ему навстречу. Оказалось, что гонца послал не кто иной великий атабек, и находился он теперь куда ближе, чем войско короля Амори, уже спешившее на выручку к осажденным. Более того, расстояние до Нур ад-Дина сокращалось так же стремительно, как и до войска франков.
Аль-Фадиль остался в Каире, а при Салах ад-Дине был его катиб аль-Исфахани. Он-то и свидетельствовал, как побледнело лицо повелителя, когда тот получил "радостную новость": сам атабек идет ему на помощь.
Отдав свиток послания катибу, Салах ад-Дин долго смотрел, как ветер неистово треплет полог его шатра.
– Надуло непогоду, - тихо пробормотал он себе под нос.
Аль-Исфахани, тем временем, успел пробежать глазами послание Нур ад-Дина.
– Малик, - обратился он к повелителю.
– Осмелюсь заметить, что великий атабек проявляет к тебе свое полное расположение... и, что самое важное, не выставляет никаких требований.
Салах ад-Дин перевел взор на своего катиба и долго смотрел на него, не говоря ни слова. Аль-Исфахани почувствовал тебя тем куском материи, что безвольно полоскался на сильном ветру.
– Имад, как ты полагаешь, кому достанется эта крепость? Кому теперь упадет в руки спелый плод, как только этот человек появится под деревом, которое я тряс в поте лица?
– горько улыбаясь, стал вопрошать своего катиба истинный повелитель Египта.
– Догадаться не слишком трудно, - развел руками аль-Исфахани.
– А кому придется склонить голову так же, как и побежденным франкам?
– задал Салах ад-Дин еще один вопрос.
– Мне кажется, я понимаю, какие здесь могут возникнуть трудности, - очень осмотрительно ответил катиб, справившись с неприятным спазмом в горле.
– Я тебя замучил, Имад, - смягчил свой пристальный взор сын Айюба, самого верного слуги атабека.
– Похож я на мутазилита*, который исповедует свободу воли и верит, что Всемогущий Аллах творит не все поступки человека, а многое оставляет на его собственное усмотрение?
– Малик - самый правоверный из всех правоверных последователей сунны, кои мне известны, - изумленно пробормотал катиб аль-Исфахани.
– И все же я ухожу, - резко сказал Салах ад-Дин.
– Я возвращаюсь, пока они, - он бросил небрежный жест в сторону притихшей крепости, - еще не успели сдаться. Пусть великий атабек проверит свои силы.
Вскоре тот же гонец доставил Нур ад-Дину послание, которое удивило атабека не меньше, чем слова Салах ад-Дина, сказанные его катибу. Свиток содержал двадцать восемь строк, наполненных уверениями о самых искренних верноподданнических чувствах, и только в три последних строках коротко и ясно сообщалось, что везирь Египта должен незамедлительно вернуться в свою страну, поскольку в его южных областях подняли мятеж изгнанные туда из Каира нубийцы.
Надо заметить, что свои самые тревожные мысли Салах ад-Дин скрыл от всех, даже от аль-Фадиля, хотя он был мастер успокаивать господина своими очень толковыми советами. Вот что больше всего смутило Салах ад-Дина: осада Монреаля оказалась почти точным отражением давней осады Бильбайса египетскими войсками и рыцарями короля Амори. Только зеркало держал в руках сам Иблис. Поскольку Салах ад-Дин не имел никакого желания встречаться лицом к лицу с атабеком, то сам он теперь оказался по сути дела в положении франкского короля, а командир осажденной крепости оказался как бы на е г о, Юсуфа, месте. И оба раза весть, посланная атабеком, снимала осаду, как волшебное заклинание.