Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
– Однако, посылая меня в Египет, великий атабек часто поминал древнее предание о "прекраснейшем Юсуфе", попавшем в Египет рабом и ставшем близким советником царя...- напомнил тот отцу.
– Ему казалось, что тебе, Юсуф, немного не хватает честолюбия.
– Значит, это вторая оплошность великого атабека?
– усмехнулся Салах ад-Дин.
Наим ад-Дин еще больше нахмурился. Взяв с блюда финик, он сначала долго, совсем по-старчески жевал его, а потом еще дольше катал языком косточку.
– Аллаху виднее, - наконец обронил он ответ и только следом выплюнул косточку.
– Могу сказать только одно: атабек доверяет тебе, как и прежде, но все же начинает беспокоиться... У нас много завистников, Юсуф, сам понимаешь.
–
– Раз великий атабек послал тебя ко мне с увещеваниями, значит он доверяет тебе куда больше, чем мне. И это справедливо: у тебя перед ним гораздо больше заслуг. Если ты стаешь казначеем, то легко развеешь все его сомнения и тревоги и тем самым поддержишь честь нашего рода. А кроме того я хочу отдать тебе, как самому преданному слуге великого атабека, именно те города, которые, волею Аллаха, мне удалось отстоять от неверных. Я имею в виду Александрию и Дамьетту.
Наим ад-Дин Айюб замер и даже слегка побагровел.
– Ты очень сильно поумнел, Юсуф, с тех пор, когда мы виделись с тобой последний раз, - только и нашел он, что ответить на предложение сына.
В начале осени того же года Ангел Смерти пришел к брату великого атабека, Кутб ад-Дину, который правил Мосулом, и атабек сразу обратил свой взор на восток, отвернувшись от Египта. Теперь он получил возможность расширить и укрепить свою власть в роде и свои восточные пределы, а кроме того, положить конец спору за наследство, сразу же возникшему между его племянниками.
Снова весь мир пришел в движение. Как только атабек повернулся спиной к Палестине, король франков сразу же надумал самолично отправиться в Константинополь, чтобы подбить императора на новый поход против Египта.
А Салах ад-Дин получил возможность неторопливо, основательно укреплять свое положение в Египте. Однако он также решил "помахать знаменами", чтобы тем самым оттянуть опасную встречу в Константинополе, а, с другой стороны, укрепить свою славу воина джихада.. Своей главной целью он избрал франкскую крепость Айлу, которая, словно острие копья, находилась на южной оконечности Иерусалимского королевства и "упиралась" прямо в побережье залива Акаба, рассекая основной путь египетских паломников, совершавших хаддж в Мекку.
План Салах ад-Дина был весьма хитроумен. Он велел перебросить на западное побережье Суэцкого залива заготовки для кораблей, чтобы за короткий срок можно было спустить на воду целую флотилию, а сам с большим войском подступил к Даруну, франкской крепости, находившейся на юго-восточном берегу Срединного моря. Король Амори поспешил навстречу, прихватив по дороге гарнизон Газы, принадлежавшей в ту пору рыцарям ордена Соломонова храма. Франкам удалось опередить своих противников и войти в Дарун, усилив его защиту. Однако Салах ад-Дин тотчас же свернул с дороги и поспел к "ослабевшей" Газе. Он захватил город и освободил множество томившихся там мусульманских пленников. Надо признать, что возвышавшаяся над Газой крепость, несмотря на малый гарнизон, была очень мощной, и на то, чтобы овладеть ею, пришлось бы потратить немало времени и сил. У Юсуфа, однако, были иные планы. Столь же внезапно, как и появился в пределах франкских владений, он отошел назад, в Египет, послав отборную часть своего войска к заливу Акаба, куда уже двигались его корабли. Приступ крепости Айла начался стремительно как с суши, так и с моря, и гарнизон вскоре сдался. Священная дорога на Мекку была открыта для паломников.
Потеряв Айлу, "наконечник своего копья", король Амори, конечно же, не отказался от своей великой затеи призвать христианский мир в Крестовому походу в Египет, и весной следующего года отбыл в Константинополь. При этом, как и два года назад, он отправил горячее послание к правителям Запада. Принятые им чрезвычайные меры объяснялись еще и бедой, свалившейся на род иерусалимского короля. У его девятилетнего сына, Бальдуэна, обнаружились признаки проказы. Других сыновей у Амори не было, и он теперь понимал, что "крона" его династии вот-вот почернеет и отомрет прямо у него на глазах. Оставалось только старательно, очень старательно позаботиться о замужестве дочери, Сибиллы...
Вскоре везирь Юсуф получил из Константинополя несколько сообщений. Во всех говорилось, что император принял иерусалимского короля с радушием и что переговоры идут очень успешно: забыв о старых обидах, василевс Мануил вновь сулит франкам щедрую помощь, если те наконец соберутся с духом и решительно двинутся на Египет.
Но Салах ад-Дина гораздо больше тревожили вести из Сирии, которым он, как верноподданный слуга атабека, казалось бы, должен только радоваться. Нур ад-Дин ввел в Мосул, где после смерти его брата правил теперь один из племянников, весьма значительный гарнизон и по сути дела взял город в свои руки. Кроме того, он забрал себе еще несколько городов, ранее принадлежавших брату. Могущество атабека укрепилось настолько, что приходилось ждать от него по меньшей мере грозных повелений.
Чутье не обмануло Салах ад-Дина. Вскоре от атабека пришло воистину грозное послание, от которого уже было не отмахнуться, как от назойливой мухи. Атабек требовал, чтобы везирь египетского халифа выбросил из пятничной молитвы имя этого самого халифа-еретика, заменив его именем багдадского халифа аль-Мустади. Халиф Багдада происходил из династии Аббасидов, то есть потомков дяди пророка Мухаммеда, и правоверные сунниты считали его своим духовным главою. То, чего требовал атабек, можно было назвать переворотом, совершенным без оружия. Только великий факир мог отважиться на такой фокус, да и зрители должны были бы сидеть перед ним, как оцепеневшие кролики перед пастью удава, чтобы чудеса происходили перед их глазами, не вызывая страха и удивления.
О велении атабека первым узнал аль-Фадиль, а не ближайшие родственника везиря, самые верные приближенные - столь непростым показалось Юсуфу положение дел.
Аль-Фадиль, вызванный везирем через мгновение после того, как тот прочел последнее слово письма, огляделся, пристально посмотрел на апельсиновое дерево, росшее в саду, неподалеку от беседки, и как будто стал пересчитывать про себя желтевшие на нем плоды. Потом он тяжело вздохнул и покачал головой.
– Только не сейчас, малик.
– Таково было мнение человека, лучше везиря знавшего, какие злые духи бродят по закоулкам дворца халифа..
– У меня есть сведения, что против тебя начинает готовиться новый заговор. Сведения скудные... а вернее смутные. Имена зачинщиков пока не известны. Как я понимаю, дело еще не дошло не только до первых, осторожных шагов, но и до первых решительных слов. Хуже всего то, что о н и , похоже, хотят привлечь к заговору ассасинов. Однако гонца в Масияф, к Старцу Горы*, еще не посылали. Он бы не ускользнул от меня... Надо выждать. Если имя халифа исчезнет из пятничной молитвы они станут опасаться, что вот-вот исчезнет и сам халиф. И тогда чего доброго решатся на отчаянный, непредсказуемый ход. Вот где таится самая большая опасность, малик.
Отец же везиря, явившийся в беседку сразу, как только аль-Фадиль удалился из нее, никак не хотел поддаваться предостережениям.
– Юсуф, ты сам становишься скрытен и осторожен, как всякий исмаилит, - сурово проговорил Наим ад-Дин Айюб.
– И не говори мне, что у тебя еще мало сил. Я прекрасно вижу, сколько у тебя сил. Хуже другое. Египет - как анаша. Он всем без разбора одурманивает голову. Похоже, и ты поддался дурману. Ты, правоверный мусульманин, боишься восстановить здесь истинную веру. Ты боишься исполнить волю Аллаха.