Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Нубийцы дрогнули и откатились, чтобы переспросить друг друга и горестно убедиться в том, что они не ослышались: их предали самым неслыханным образом - в час близкой победы.
Между тем, вид дымного джинна над дворцом халифа навел Юсуфа на спасительную мысль.
– Возьми полсотни моих воинов из курдов и подожги казармы нубийцев, - велел он аль-Фадилю.
Казармы халифской гвардии располагались за стенами Каира, и в их проживали семьи нубийцев.
– Хорошо, малик! Мы заткнем все выходы!
– горячо ответил аль-Фадиль и сорвался было с места, но везирь удержал его.
– Нет! Пусть их жены и черные щенки выбираются оттуда, как могут. Не препятствуй, - предупредил он.
– Нубийцы совсем озвереют, если их семьи сгорят. Тогда один безоружный станет опасен для трех вооруженных. А вот городские ворота закрой, и ударь им в тыл, когда они попадут в мешок. Не забудь поставить на стены стрелков.
Все произошло именно так, как предвидел везирь Юсуф. Как только нубийцы увидели еще один столб дыма, поднявшийся к небесам за городскими стенами, они бросили осаду и понеслись всем скопом к воротам по кратчайшему пути. Но ворота оказались закрытыми. Войско нубийцев смешалось и превратилось толпу, в гуще которой люди, как обычно случается, теряют рассудок и начинают давить друг друга. Тут вдобавок на них со всех сторон посыпались стрелы.
Аль-Фадиль стал увещевать их со стены, что их выпустят наружу, если они оставят свое оружие и пообещал, что везирь не станет их преследовать, ведь они стали жертвами обмана со стороны своего повелителя.
Уже совершенно смятенные воины побросали свои копья и сабли. Им открыли ворота, и они бросились спасать от огня свои семьи.
Как только огонь спал и нубийцы окончательно потеряли боевой дух, возликовав от того, что их семьи не сгорели заживо, Юсуф потребовал от воинов халифа, чтобы они удалились на другой берег Нила, в Гизу, и стали там лагерем. На радостях нубийцы легко согласились. Однако в первую же ночь после переправы брат Салах ад-Дина, Тураншах, внезапно напал на них с тремя тысячами воинов и перебил не менее половины. Оставшиеся в живых нубийцы едва спаслись бегством и ушли на юг, в Верхний Египет.
Так, благодаря одной маленькой мышке, ставшей благоприятным знамением, и неосмотрительности главного заговорщика, Салах ад-Дину удалось сломить самую опасную вражескую силу, крывшуюся в самом Каире, подобно тяжкому нарыву, и - набраться сил для борьбы с внешним врагом. По сути дела он должен был благодарить за это не мышь, а своекго врага - иерусалимского короля Амори.
Времени перевести дух и приготовиться к приему новых неприятных гостей было достаточно. Только в октябре греческий флот подошел к берегам Египта, а воинство франков вторглось в страну по суше. Салах ад-Дин ожидал, что враг первым делом осадит Бильбайс и сосредоточил в нем большое войско, однако франки двинулись дальше на запад. Оказалось, что их цель - прибрежный город-крепость Дамьетта, который мог служить очень удобным передовым постом при нападении на Египет со стороны моря, подобно тому, как крепость Акра всегда служила "якорем" франкам, когда вторгались с моря в Палестину.
Однако и на этот раз король Амори проявил необъяснимую опасливость. Хотя главнокомандующий греческих войск все время убеждал его начать решительный приступ стен, Амори все медлил, ограничиваясь измором. Говорят, ему снились дурные сны, в которых вся его армия брала на абордаж чужие корабли, а потом, уже после победы, на те корабли налетал ужасный шторм и все франки гибли в бушующих волнах.
Однако до полного измора защитников было еще далеко, в то время как у самих осаждавших быстро таяли собственные запасы. Тогда греки принялись обстреливать город из катапульт зажигательными снарядами. И все эти снаряды летели в тот самый квартал, где стояла христианская часовня. Она находилась на том самом месте, где когда-то, во время своего бегства в Египет, останавливалась семья пророка Исы. И та часовня была посвящена Мариам, матери пророка*. Вы, кафиры, слышали о том, что мусульмане почитают Мариам с не меньшим благоговением, чем христиане, и что многие мусульманские женщины ежеденно обращаются к Ней с горячими молитвами. Огонь, падавший с небес на часовню, ужаснул и правоверных, и кафиров, проживавших в Дамьетте. Салах ад-Дину сообщали, что те и другие, все вместе, дружно отстаивают часовню от губительного пожара.
Возмездие не заставило себя долго ждать. В стане осаждавших начались болезни.
Спустя полтора месяца осады у греков и франков наконец истощились запасы провианта. Из Сирии пришла весть, которая еще больше удручила короля Амори, истощенного ночными видениями, а Юсуфа приободрила: атабек Нур ад-Дин выслал-таки ему на помощь небольшое подкрепление. Надо сказать, что еще летом, узнав о планах Амори и греческого императора, атабек умерил свою недовольство и разрешил братьям Салах ад-Дина выехать в Египет.
Новые опасения охватили тогда иерусалимского короля. Он решил, что сирийский отряд, направляющийся в Египет, - лишь первое, еще безобидное дуновение грядущей бури: верно, атабек укрепился настолько, чтобы вот-вот всей своей мощью навалиться на Палестину. Медлить было нельзя. В один прекрасный день франки сожгли все свои осадные машины, чтобы они не достались в руки мусульман, и поспешили домой.
Грекам тоже ничего не оставалось, как только покинуть берега Египта. Едва греческие корабли вышли в открытое море, как на них внезапно налетел страшный ураган. Матросы уже вторую неделю голодали, и у них даже не хватило сил вовремя убрать паруса. Большая часть кораблей погибла, и еще в продолжение целого месяца волны выбрасывали на берега Святой Земли объеденные рыбами тела ромеев.
Узнав о позоре неверных и о буре, превратившей их бегство в окончательный разгром, атабек Нур ад-Дин сильно призадумался. По всему выходило, что сам Всемогущий Аллах более способствует в джихаде сыну Айюба, худородного курду, а не ему, сыну великого Зенги, который первым поднял священный меч Аллаха против неверных, заполонивших Палестину.
Пока он пребывал в глубоких размышлениях о превратностях судьбы, из Египта, от самого халифа аль-Адида, пришло послание. В нем правитель рассыпался в благодарностях за "непревзойденную" (верно, не превзойденную потому, что вовсе не понадобившуюся) помощь, оказанную в войне с франками и греками, и весьма учтиво, почти подобострастно, просил атабека забрать своих "турок" обратно в Сирию.
Подумав, что в речи еретика-фатимида по меньшей мере каждое третье слово сказано самим Иблисом, атабек ответил халифу, что сирийское войско д о л ж н о остаться в Каире из соображений безопасности его же, то есть халифа, державы. Свой ответ атабек отправил с тем, кого он считал одним из самых преданных своих подданных - Наимом ад-Дином Айюбом, отцом Юсуфа. Он надеялся, что, если везирь халифа стал слишком самонадеян, то, по крайней мере, сын Айюба склонит голову перед своим отцом и таким образом цепь истинного подданства будет наконец восстановлена без нарушения воли Аллаха. Наим ад-Дин Айюб двинулся в Египет во главе тысячного отряда сирийских всадников и большого каравана дамасских и халебских купцов.
Ожидая приезда отца, Салах ад-Дин велел богато украсить весь город и встретил отца с пышностью, достойной встречи самого атабека.
Как и предвидел атабек, Юсуф первым делом склонил голову перед отцом, которого очень любил и уважал, но затем, едва завершив приветствие, он сразу предложил отцу стать везирем вместо себя.
– Эта власть дожидалась тебя, моего отца, с тем же нетерпением, как и я сам ожидал твоего приезда в Египет, - сказал Юсуф.
Наим ад-Дин Айюб на несколько мгновений задумался и, пристально посмотрев сыну в глаза, ответил: