Сальватор

Дюма-отец Александр

Жибасье посмотрел на Сальватора с восторгом.

– Вы, мсье Сальватор, – произнес он, – действительно великий человек. Если это не будет расценено вами как нахальство, я почту за честь пожать вашу руку.

– Да, – произнес Сальватор, – вам хочется испытать силу моей руки? Видя, что она белая и маленькая, вы надеетесь, что сможете ее сломать в вашей лапе? И снова ошибаетесь, дорогой мсье Жибасье. Сейчас увидите, позвольте только надеть перчатку.

Сальватор поставил пистолет на предохранитель, сунул его в карман, натянул на правую руку перчатку темного цвета, которые утром носят все щеголи, и протянул Жибасье ладонь, хрупкости которой позавидовали бы многие женщины.

Полный

уверенности в собственной силе, Жибасье схватил протянутую ему ладонь и начал жать ее своими узловатыми пальцами.

Но едва началось это рукопожатие, как на лице Жибасье вначале появилось удивление, потом все возрастающее выражение боли, сменившееся самым отчаянным страхом.

– Ах, черт возьми! Тысяча молний! Да вы мне руку сломаете! – закричал он. – Пощадите! Пощадите! Пощадите!

И рухнул на колени перед Сальватором. Перчатка молодого человека треснула под приложенным им усилием, хотя лицо продолжало хранить улыбку.

Сальватор отпустил ладонь, которая была зажата в его руке, в тот момент, когда из-под ногтей Жибасье начала уже выступать кровь.

– Итак, – произнес он, – пусть это вам будет уроком, мсье Жибасье: никогда не подвергайте себя риску и неизведанной опасности. Я просто показал вам, что если бы мне и пришлось в поединке с вами воспользоваться оружием, то сделал бы я это только в случае самой крайней необходимости. Вы пожелали, чтобы я оказал вам честь, пожав вашу руку. Постарайтесь теперь надолго запомнить об оказанной мною чести.

– О, черт побери! Я запомню это, обещаю вам, – сказал каторжник, левой рукой расправляя пальцы и кости правой ладони. – Спасибо за урок, мсье Сальватор. Он послужит мне на пользу, и вам не придется раскаиваться. Человек, предупрежденный таким образом, стоит не меньше двух.

– Давайте покороче, – сказал Сальватор.

– Каковы будут ваши последние инструкции?

– Итак, в половине седьмого вы приедете к господину Жерару. Распрощаетесь вы с ним не раньше восьми. А завтра утром придете ко мне домой на улицу Макон, дом номер 4, за остальными пятью тысячами. Таким образом господин Петрюс, ваш так называемый крестник, возвратит вам те деньги, которые он взял у вас в долг.

– Все ясно.

– А пока помните, что при малейшей шутке с вашей стороны вы погибнете. От моей руки или же от руки правосудия.

– Обещаю вам, что ничего подобного не случится, – ответил каторжник, низко и преданно кланяясь Сальватору, который быстро сбежал вниз по лестнице и отправился на поиски Жана Торо, рыскавшего в поисках мадемуазель Фифины по эспланаде Обсерватории.

Глава CI

Ужин на лужайке

Посреди огромной лужайки, напоминавшей ковер, разостланный у подножья замка, куда вели великолепные каменные ступени, составлявшие крыльцо, господин Жерар велел установить стол, за которым сидели одиннадцать человек, которых достойный владелец замка имел честь пригласить якобы на ужин, а на самом деле для того, чтобы поговорить о предстоявших выборах.

Господин Жерар ограничил число гостей числом одиннадцать. Одиннадцать приглашенных плюс хозяин дома – это было ровно двенадцать сотрапезников. Господин Жерар умер бы от страха или, по меньшей мере, был бы сильно удручен, если бы за столом оказалось тринадцать человек: этот достойнейший человек был чрезвычайно суеверен.

Одиннадцать его гостей были самыми почетными гражданами Ванвра.

Эти самые почетные жители Ванвра с удовольствием приняли приглашение владыки края, поскольку господин Жерар вполне мог считаться владыкой Ванвра. Они испытывали по отношению к этому достойнейшему

человеку, которого Провидение сделало их согражданином, религиозное уважение, и проще было бы отрицать существование солнечного света в самый полдень, нежели поставить под сомнение несравненную добродетель их Иова. Завистливые, кичливые и эгоистичные буржуа, они, казалось, забывали всю свою зависть, всю свою кичливость и весь свой эгоизм перед скромностью, преданностью и самопожертвованием их несравненного согражданина. Никто в Ванвре и в его окрестностях не мог пожаловаться на господина Жерара. Но многие могли благодарить его. Он никому не был должен, но все были в той или иной мере его должниками: кто-то взял у него в долг, кому-то он спас свободу, кому-то жизнь.

Общественное мнение Ванвра и окрестных деревень считало его достойным заседать в палате депутатов. Некоторые же особенно смелые граждане шепотом поговаривали и о палате пэров.

Но им на это возражали доводами, что в палату пэров нельзя так просто попасть, как, скажем, в Академию или на мельницу. В те времена в ходу было выражение Жан-Поля Курье: для того, чтобы стать членом палаты пэров, надо было пройти по определенному кругу. А поскольку средством для достижения места в палате пэров мог быть мандат члена палаты депутатов, эти смельчаки согласились с мнением своих сограждан, которые предложили избрать господина Жерара депутатом от департамента Сена.

Поэтому за два или три дня до этого ужина почтенные селяне пришли с депутацией к господину Жерару, чтобы выразить ему пламенные симпатии населения округа Ванвр и желание видеть его депутатом.

Господин Жерар вначале скромно отказался от предложенной ему чести, заявив, что в душе и по совести – а это было вполне вероятно – он не считал себя достойным этого. Затем добавил, что еще недостаточно много сделал для страны и, в частности, для округа Ванвр. Он открыто объявил о том, что является большим грешником, чем все полагают. Он даже назвал себя большим преступником, чем вызвал смех у некоего агрария, мечтавшего устроить племенную ферму, деньги на которую собирался занять у господина Жерара, в связи с чем стал одним из наиболее яростных пропагандистов добродетелей своего достойнейшего земляка.

Поэтому делегация настаивала, несмотря на столь категоричный отказ стать членом палаты депутатов. После того как господин Жерар сказал своим преданным согражданам: «Вы сами вынуждаете меня, господа, пойти на это. Вы этого хотите, вы приказываете, и я подчиняюсь!», после многих других подобных слов он кончил тем, что согласился и разрешил своим друзьям выставить его кандидатуру.

Аграрий, роялист в душе, хотя он, возможно, инстинктивно избрал бы для своего герба не лилии, а пчел, взялся разнести в тот же вечер по окрестным селениям благую весть о согласии господина Жерара и в первый же свободный день, который предоставят ему пчелки (в ожидании средств на устройство племенной фермы аграрий этот по-крупному приторговывал медом), отправиться в Париж, чтобы опубликовать это решение кандидата в столичных газетах.

Само собой разумеется, что господин Жерар не отпустил делегацию, не дав ей возможности освежиться и подкрепиться чем бог послал, и немедленно пригласил всех к себе на ужин в ближайший четверг.

Именно вследствие этого приглашения все одиннадцать членов делегации оказались за столом господина Жерара. Ведь, понятно, ни один из них не смог пренебречь его приглашением. А если судить по вспышкам радости, которые были заметны в глазах приглашенных в тот момент, когда мы начали эту главу, никто из них не раскаялся в том, что столь поспешно принял это любезное приглашение.