Сальватор
Шрифт:
– Нет, я не требую вашей смерти, поскольку после того, как вы дадите мне это разрешение, я дам вам возможность уехать.
– Да, а пока я буду в пути, вы выдадите меня полиции, вы сообщите обо мне по телеграфу, и не успею я отъехать на десять лье, как меня схватят!.. Нет! Никогда!
– Я даю вам честное слово, мсье, вы ведь знаете, что я раб своего слова – что я воспользуюсь вашим разрешением только завтра в полдень.
– Нет! Нет! Нет! – повторил господин Жерар, взбадривая себя столь решительным отказом.
– Завтра к полудню вы сможете быть за пределами Франции.
– А если вы добьетесь моей выдачи?
– Я не стану требовать этого. Я человек мирный, мсье. Я хочу только, чтобы грешник раскаялся, а не был наказан. Я не хочу вашей смерти, но не допущу и смерти моего отца.
– Никогда! Никогда! – рявкнул убийца.
– Ах! Как это ужасно! – сказал, словно обращаясь к самому себе, аббат Доминик. – Вы что же, не слышите или не понимаете того, что я вам говорю? Вы не видите мою печаль? Вы не знаете того, что я только что пешком прошел восемьсот лье, что я был в Риме и вернулся оттуда? Что я ходил просить у святого отца разрешения открыть тайну вашей исповеди и… И не получил этого разрешения?..
Господин Жерар словно почувствовал, как над ним взмахнул крылом ангел смерти. Но и на этот раз смерть только дохнула на него и улетела прочь, не коснувшись его лица.
И он поднял поникшую было голову.
– О, знаете ли, – сказал он, – обязанности ваши по отношению ко мне святы и нерушимы. После моей смерти, да! Но пока я жив – нет!..
Монах вздрогнул и машинально повторил:
– После его смерти – да, но пока он жив – нет!..
– Так дайте же мне пройти, – снова произнес господин Жерар. – Вы ведь ничего не можете мне сделать.
– Мсье, – сказал монах, вытянув свои белые руки, чтобы загородить проход, и превратившись как бы в распятие, поскольку был и без того бледен. – Известно ли вам о том, что завтра в четыре часа дня должна состояться казнь моего отца?
Господин Жерар не ответил.
– Знаете ли вы, что в Лионе я слег от изнеможения? Знаете ли, что мне пришла мысль о смерти? Знаете ли, что дав обет совершить паломничество только пешком, я пролежал больным целых восемь дней? Знаете ли вы, что сегодня я преодолел примерно двадцать лье?
Господин Жерар продолжал молчать.
– Знаете ли вы, – снова заговорил монах, – что я, набожный и верный сын, сделал все это для того, чтобы спасти как честь, так и жизнь своего отца? Известно ли вам, что по мере того, как передо мной возникали все новые препятствия, я поклялся в том, что ничто не сможет помешать мне спасти его? Знаете ли вы, что после этой ужасной клятвы вместо того, чтобы оказаться перед закрытыми воротами, я смог войти в открытую дверь, что вместо того, чтобы увидеть, что вы уже уехали, я увидел, что вы еще дома? Что вместо того, чтобы никогда больше вас не увидеть, я стою перед вами? Не кажется ли вам, мсье, что во всем этом видна рука Господа нашего?
– Мне кажется, напротив, монах, что Господь не хочет, чтобы я понес наказание, поскольку религия запрещает тебе открывать тайну исповеди и поскольку ты напрасно был в Риме, стараясь добиться разрешения у святого отца!
Затем, сделав угрожающее движение, которое говорило о том, что, за неимением оружия, он был готов схватиться врукопашную, он добавил:
– Да дайте же мне пройти!
Но монах снова расставил руки и преградил его путь.
После чего он все тем же нежным, но твердым голосом произнес:
– Мсье, не кажется ли вам, что я, стараясь вас убедить, использовал все слова, все мольбы, все просьбы, которые находят отзвук в сердце человека? Не кажется ли вам, что есть еще один способ спасения моего отца, кроме тех, которые я вам предлагаю? Если такой способ есть, скажите мне его, я с удовольствием им воспользуюсь. Пусть даже это приведет к моей смерти в этом мире и к погибели моей души в мире ином! О, если вы его знаете, скажите! Скажите! Я на коленях умоляю вас спасти жизнь моего отца!..
И монах, вытянув руки, упал на колени и с мольбой в глазах посмотрел на убийцу.
– Я такого способа не знаю, – нахально ответил негодяй. – Дайте мне пройти!
– Зато я знаю, – сказал монах. – И пусть простит меня Господь за то, что я к нему прибегну… Поскольку я могу огласить твою исповедь только после твоей смерти, умри же!
И в тот же миг, выхватив спрятанный на груди кинжал, он вонзил его в сердце убийцы.
Господин Жерар даже не вскрикнул.
Он бездыханный рухнул на пол.
Аббат Доминик встал, подошел к трупу и увидел, что жизнь покинула его.
– Господи, – произнес он, – пожалей его душу и прости его на небесах, как я прощаю его на земле!
Затем, спрятав на груди окровавленный кинжал, он вышел из комнаты, даже не оглянувшись. Спустившись по лестнице вниз, он медленно прошел по парку к открытым воротам, через которые он и пришел.
Небо было чистым, ночь спокойной и безмятежной. Луна светила, словно шар из топаза, а звезды сверкали, словно бриллианты.
Глава CXII
В которой король невесел
Как мы уже сказали, в замке Сен-Клу проходил званый вечер, то есть праздник.
Печальный это был праздник!
Конечно же, обычно грустные, опечаленные и надутые лица господ Виллеля, Корбьера, Дама, Шаброля, Дудовиля и маршала Удино, несмотря на то, что противовесом им служила улыбающаяся и довольная физиономия господина де Пейронне, никак не могли способствовать праздничной атмосфере. Но и лица всех придворных были в ту ночь много более грустными, чем обычно: какое-то беспокойство читалось в их взглядах, слышалось в их словах, угадывалось в их жестах, проскальзывало в их поведении, короче, во всех их движениях. Они смотрели друг на друга так, словно бы спрашивали, что им следовало предпринять для того, чтобы выпутаться из того неприятного положения, в которое попали все приглашенные.