Сальватор
Шрифт:
— Ради нее, не ради себя, разумеется?
— Ну, конечно, ради нее! Зато ее признательность не знала границ: она не могла мне ни в чем отказать, даже если дело затрагивало ее честь.
— Объясните понятнее вашу мысль, Жибасье. Когда я увидел, что она вытворяла с Бабиласом, у меня зародился некоторый план, касающийся Карамельки…
— Для Карамельки всегда будут величайшей честью планы вашего превосходительства на ее счет.
— Я слушаю.
— Вот одна из услуг, оказанных мне этим прелестным существом…
— Одна из сотни?
— Из тысячи, ваше превосходительство! В провинциальном городишке, где мы жили с ней примерно неделю… — мне нет нужды называть этот город: все провинциальные города, как некрасивые женщины, похожи друг на друга, — так вот, в захолустном городишке, через который мы проезжали и в котором волею случая, о чем я расскажу позже, застряли на несколько дней, жила самая старая в департаменте богатая вдова и при ней самый старый в тех краях мопс. Эти две развалины занимали первый этаж дома, расположенного на одной из пустыннейших улиц города — все равно что у нас улица Ульм. Однажды утром прохожу я мимо этого дома и вижу маркизу, вышивающую на пяльцах, а мопс сидит на подоконнике, положив передние лапы на оконную перекладину…
— Вы не путаете его с собакой Броканты?
— Ваше превосходительство! Можете мне поверить, что в минуты просветления, то есть когда дует восточный ветер, я способен, как Гамлет, отличить сокола от совы, а уж тем более пуделя от мопса.
— Я был не прав, когда перебил вас, Жибасье. Продолжайте, друг мой. Вы поистине отец своих открытий и автор своих изобретений.
— Я бы поставил себе это в заслугу, ваше превосходительство, если бы благодаря просвещенности, которую вам угодно мне приписать, я не знал, какой печальный конец ждет всех изобретателей.
— Не стану настаивать.
— А я с вашего позволения, ваше превосходительство, закончу свою историю.
— Заканчивайте, Америго Жибасье.
— Прежде всего я убедился, что в доме живут трое: мопс, маркиза и старая служанка; кроме того, проходя, я увидел через окно столовую… Вы, может быть, не знаете, что я большой любитель живописи?
— Нет, но от этого мое уважение к вам только возрастает, Жибасье.
Жибасье поклонился.
— И вот через окно я увидел в столовой две прелестные картины Ватто, представлявшие сценки из итальянской комедии…
— Вы любите и итальянскую комедию?
— В живописи — да, ваше превосходительство… Весь день я думал только о том, чтобы завладеть этими двумя картинами, и только они занимали мое воображение всю ночь. Я посоветовался с Карамелькой, потому что без ее помощи был бессилен.
«Ты видела мопса этой вдовы?» — спросил я ее.
Бедная собачка состроила самую жалостливую гримасу, какую я когда-либо видел.
«Он омерзителен», — продолжал я.
«О да!» — без малейшего колебания подхватила она.
«Я с тобой согласен, Карамелька, — сказал я. — Но каждый день в свете ты можешь видеть, как самые обворожительные девушки выходят замуж за самых безобразных мопсов — это называется брак по расчету. Когда мы приедем в Париж, я свожу тебя в театр ее высочества на какую-нибудь пьесу господина Скриба, и тебе все станет ясно как день. Мы, кстати сказать, находимся сейчас в этой долине слез вовсе не для того, чтобы пожинать собачьи лавры и грызть рассыпчатые кольца с утра до вечера!
Если бы мы могли заниматься только тем, что нам по душе, моя милая, мы ничего бы не сделали. Значит, придется закрыть глаза на внешность мопса маркизы и пару раз состроить ему глазки, на что твоя покойная хозяйка была большая мастерица. Когда мопс будет покорен, ты немного пококетничаешь, потом выманишь его из дому вместе с хозяйкой, а я тебе позволяю строго наказать его за самодовольство».
Этот последний довод произвел на Карамельку необычайное впечатление. Она на минуту задумалась, потом сказала:
«Идемте!»
И мы пошли.
— И все произошло так, как вы предсказали?
— В точности.
— И вы стали владельцем обоих полотен?
— Владельцем… Но поскольку это были всего лишь безжизненные пейзажи, в трудную минуту я их продал.
— Да, чтобы приобрести новые по той же цене?
Жибасье кивнул.
— Стало быть, пьеса, которую только что исполнила Карамелька… — продолжал г-н Жакаль.
— …не премьера, а второе представление.
— И вы полагаете, Жибасье, — спросил г-н Жакаль, схватив за руку философа-моралиста, — что в случае необходимости она даст и третье?
— Теперь, когда она твердо знает роль, ваше превосходительство, я в ней не сомневаюсь.
Не успел Жибасье договорить, как все домочадцы Броканты, за исключением Бабиласа, появились на углу Почтовой улицы; к ним присоединились все мальчишки квартала с Баболеном впереди.
В эту самую минуту г-н Жакаль и Жибасье свернули на улицу Урсулинок.
— Вовремя мы управились! — отметил г-н Жакаль. — Если бы нас узнали, мы рисковали бы поссориться со всей этой милой компанией.
— Не ускорить ли нам шаг, ваше превосходительство?
— Да нет. Впрочем, вы, очевидно, беспокоитесь за Карамельку? Меня волнует судьба этой интересной собачки: мне, возможно, понадобится ее помощь, чтобы соблазнить одного моего знакомого пса.
— Что же вас волнует?
— Как она вас найдет?
— О-о, это пусть вас не тревожит! Она в надежном месте.
— Где же?
— У Барбетгы в Виноградном тупике, куда она и заманила Бабиласа.
— Да, да, да, у Барбетты… Скажите, это, случаем, не та знакомая Овсюга, что сдает стулья внаем?
— А также и моя знакомая, ваше превосходительство.
— Вот уж не знал, что вы набожны, Жибасье!
— А как же иначе, ваше превосходительство? Я с каждым днем старею: пора подумать о спасении души.
— Аминь! — проговорил г-н Жакаль, зачерпнул огромную понюшку табаку и с шумом втянул ее в себя.