Сальватор
Шрифт:
Господин Жакаль слушал доклад, весьма его, видимо, интересовавший, потому что он попросил Сальватора подождать несколько минут.
И вот Сальватор вошел в кабинет в одну дверь, в то время как из другой выходил агент.
Сальватор положил в углу скатерть, завязанную за четыре конца, в которой лежали останки мальчика, а Ролан, жалобно заскулив, улегся у стола около этих печальных реликвий.
Господин Жакаль наблюдал за молодым человеком, приподняв очки, но ни о чем его не спрашивал.
Сальватор подошел ближе.
Кабинет освещался лампой под зеленым абажуром; лампа отбрасывала круг света на стол г-на Жакаля.
Когда собеседники сели у стола, свет упал на их колени, а лица оставались в тени.
— А-а! — нарушил тишину г-н Жакаль. — Это вы, дорогой господин Сальватор! А я и не знал, что вы в Париже.
— Я вернулся всего несколько дней назад, — отозвался Сальватор.
— Какому новому обстоятельству я обязан удовольствием видеть вас? Ведь вы, неблагодарный, являетесь лишь в самом крайнем случае!
Сальватор улыбнулся.
— Мы не всегда делаем то, что нам хочется, — сказал он. — И потом, я много разъезжаю.
— Откуда же вы приехали теперь, господин путешественник?
— Из Ванвра.
— Эге! Уж не приударили ли вы за любовницей господина де Маранда, как ваш друг Жан Робер — за его женой? Бедному банкиру не поздоровится!
И господин Жакаль поднес к носу огромную понюшку табаку.
— Нет, — покачал головой Сальватор. — Нет… Я навещал одного из ваших друзей.
— Моих друзей?.. — переспросил г-н Жакаль, делая вид, что пытается вспомнить.
— Или одного из ваших знакомых, я бы так сказал.
— Вы поставили меня в затруднительное положение, — заметил г-н Жакаль. — Друзей у меня мало, и я мог бы угадать, о ком вы говорите. Но знакомых у меня без счета.
— Я не заставлю вас долго гадать, — без тени улыбки произнес молодой человек. — Я только что был у господина Жерара.
— У господина Жерара! — повторил начальник полиции, сунув пальцы глубоко в табакерку. — У господина Жерара! Что это значит? Да вы, верно, ошибаетесь, дорогой господин Сальватор, не знаю я никакого Жерара.
— Знаете! Достаточно одного слова или, вернее, одной подробности, и вы сейчас же его вспомните: это тот самый человек, что совершил преступление, за которое вы собираетесь завтра казнить господина Сарранти.
— Ба! — вскричал г-н Жакаль, с шумом вдыхая щепоть табаку. — Вы уверены в том, что говорите? Вы полагаете, я знаю этого человека, этого убийцу? Фи!
— Господин Жакаль! — начал Сальватор. — Наше время дорого нам обоим, и не следует его терять ни вам, ни мне, хотя употребляем мы его по-разному и цели у нас с вами разные. Так давайте употребим его с пользой. Выслушайте меня не перебивая. Кстати, мы знакомы слишком давно, чтобы ломать друг перед другом комедию. Вы обладаете определенной властью, я — тоже, и вы это знаете. Я не хочу напоминать, что спас вам жизнь. Мне бы только хотелось сказать, что тот, кто поднимет на меня руку, переживет меня не больше чем на сутки.
— Это мне известно, — сказал г-н Жакаль. — Но поверьте, что я ставлю свой долг превыше собственной жизни, и, угрожая мне…
— Я вам не угрожаю, и в доказательство моих добрых намерений утвердительную форму я сменю на вопросительную. Вы верите, что поднявший на меня руку переживет меня хоть на сутки?
— Нет, — спокойно ответил г-н Жакаль.
— Ничего другого я не хотел вам сказать… Теперь ближе к делу! Завтра состоится казнь господина Сарранти.
— А я и забыл о ней!
— Короткая у вас память. Ведь сегодня в пять часов пополудни вы сами приказали предупредить палача, что он должен быть завтра наготове.
— Какого черта вы так печетесь об этом Сарранти?
— Это отец моего лучшего друга, аббата Доминика.
— Да, знаю. Несчастный молодой человек добился даже трехмесячной отсрочки по милости короля, иначе его отца казнили бы еще полтора месяца назад. Аббат ходил в Рим, не знаю зачем, но, видимо, не сумел добиться своего или умер в дороге: его с тех пор так никто и не видел. Это большое несчастье!
— Не такое большое, как вы полагаете, господин Жакаль; пока он ходил в Рим добиваться милости для отца, он оставил меня здесь, чтобы свершилась справедливость. Я взялся за дело и с Божьей помощью, не оставляющей добрых людей, преуспел.
— Преуспели?
— Да, вопреки вашей воле; и это уже второй раз, господин Жакаль.
— Когда же был первый?
— Неужели вы забыли о Жюстене, Мине и девушке, которую похитил мой кузен Лоредан де Вальженез. Думаю, я не сообщаю вам ничего нового, не правда ли? Вы ведь знаете, что я Конрад?
— Должен вам признаться, что я это подозревал.
— Я вам это сказал или, во всяком случае, намекнул, когда мы возвращались в вашей карете из Ба-Мёдона в тот день или, вернее, в ту ночь, когда опоздали и не успели спасти Коломбана, но сумели вернуть к жизни Кармелиту, да?
— Да, помню, — подтвердил г-н Жакаль. — Так вы говорите…
— Что вы лучше меня знаете историю, которую я собираюсь вам рассказать. Однако вы должны знать, что и я знаю правду. Двое детей исчезли из парка Вири. В их исчезновении обвинили господина Сарранти. Это ошибка! Один из детей, мальчик по имени Виктор, был убит господином Жераром и зарыт в парке под дубом. А девочка, которую звали Леони, едва не была убита его сожительницей Орсолой, но подняла такой крик, что ей пришел на помощь пес и задушил мерзавку, хотевшую прирезать девочку. Напуганная до смерти девочка убежала, и на дороге в Фонтенбло ее подобрала цыганка. Вы знаете эту цыганку: зовут ее Броканта, она живет на улице Ульм в доме номер четыре. Вы заходили к ней вместе с метром Жибасье накануне того дня, когда Рождественская Роза исчезла. Рождественская Роза и есть маленькая Леони. Я о ней не беспокоился, я знал, что она в ваших руках. Говорю я вам сейчас о ней только так, для памяти.
Господин Жакаль издал характерное для него ворчание, лишь усиливавшее его сходство с животным, на которое намекало его имя.
— Что же касается мальчика, зарытого под деревом, то не стоит вам и говорить, как с помощью Брезиля, а ныне — Ролана, я обнаружил его останки, когда занимался совсем другим делом. Вы знаете место, верно? Я вас туда возил. Правда, тела там не оказалось.
— Уж не думаете ли вы, что это я его оттуда украл? — спросил г-н Жакаль, поднося к носу огромную щепоть табаку.