Сальватор
Шрифт:
— Если это и объясняет цель вашего визита, — сказал Сальватор, — мне непонятен смысл этого маскарада.
— Нет ничего проще, дорогой господин Сальватор. Прежде всего, я люблю польские костюмы, особенно зимой, а вы, надеюсь, согласитесь, что сегодня утром холодно по-зимнему. Кроме того, я не хотел, чтобы меня узнали.
— Что вы имеете в виду?
— Мне было бы крайне трудно — если не невозможно — объяснить подобный визит в такой день, как сегодня.
— Значит, сегодняшний день не похож на другие?
— Нисколько. Во-первых, воскресенье — единственный день недели, когда наша святая Церковь предписывает нам отдыхать, значит, этот день отличается от других. И потом, сегодня второй и, стало быть, последний день выборов.
— Я все равно не понимаю.
— Немного терпения, и вы все поймете. Но так как я пришел к вам по важному делу, и оно займет время, я был бы вам крайне признателен, если вы позволите мне сесть.
— О, тысячу извинений, дорогой господин Жакаль! Входите же!
Молодой человек указал начальнику полиции на небольшую гостиную, куда вела приоткрытая дверь.
Господин Жакаль вошел и устроился в кресле у камина.
Сальватор продолжал стоять.
Через другую дверь гостиной, которая вела в столовую и была отворена, г-н Жакаль увидел там два прибора.
— Вы завтракали? — спросил он.
— Я уже закончил, — ответил Сальватор, — и если вам угодно сообщить о цели вашего визита…
— Непременно! Итак, я вам говорил, — продолжал г-н Жакаль, — что мне было бы невозможно объяснить свой визит к вам в подобный день.
— А я вам заметил, что не понял вашей мысли.
— Вы поймете, когда узнаете, что избраны не только все кандидаты оппозиции в Париже — это вы уже прекрасно знаете, и я об этом умалчиваю, — но и большинство либеральных кандидатов по всей Франции. Признайтесь, что, если воскресенье для вас такой же день, как другие, для правительства это не так.
— О! Какую новость вы мне принесли! — радостно воскликнул Сальватор.
— Новость, которую еще никто не знает, но мы уже знаем благодаря телеграфу. Позвольте вам сказать, что, судя по радости, которую она вам принесла, я не даром потерял время, явившись к вам с этим визитом. Но это не все, что я имею вам сообщить, дорогой господин Сальватор.
Молодой человек протянул руку.
— Сначала и прежде всего, господин Жакаль, уточним этот пункт, — предложил он. — Вы уверяете, что кандидаты оппозиции были избраны в большинстве в департаментах?
— Клянусь, что это правда, — торжественно и в то же время печально произнес г-н Жакаль, в свою очередь протягивая руку.
— Спасибо за добрую весть, дорогой господин Жакаль! Всегда к вашим услугам, если мне вновь посчастливится встретить вас под ветвью дерева.
Господин Жакаль вздрогнул.
Это происходило с ним всякий раз, когда он вспоминал о своем приключении или кто-то на него намекал.
— Так вы полагаете, что я уплатил вам свой долг, дорогой господин Сальватор?
— Полностью, господин Жакаль, — ответил молодой человек, — и я буду рад вам это доказать при первом удобном случае.
— Зато я считаю, что уплатил его лишь наполовину, — с таинственным видом проговорил начальник полиции, — вот почему, и только ради этого, я прошу вашего позволения продолжить рассказ.
— Слушаю вас очень внимательно.
— Позвольте сначала задать вам вопрос.
— Пожалуйста.
— Как вы поступили бы, дорогой господин Сальватор, будь вы правительством или, еще проще, французским королем, если бы увидели, что, несмотря на все ваши усилия, а также попытки государственных чиновников спасти положение, враждебная вам партия одерживает верх?
— Я попытался бы узнать, дорогой господин Жакаль, — просто отвечал Сальватор, — почему одерживает верх враждебная мне партия, и, если она и в самом деле представляет большинство, присоединился бы к этому большинству. Это не так уж трудно.
— Конечно, конечно, и если бы мы руководствовались только высшим разумом, то вы были бы правы. Прежде всего надо отдавать себе отчет в том, что составляет успех неприятельской партии, и овладеть этими составляющими. Здесь мы с вами думаем одинаково. К несчастью, правительство представляет себе все не так отчетливо, как мы. Правительство умеет лишь подавлять.
— Угнетать! — усмехнулся Сальватор.
— Угнетать, если угодно, я не настаиваю. Итак, правительство, несомненно, полагает, что действует в интересах большинства, а потому решило подавлять или, как вы считаете, угнетать; сейчас, дорогой господин Сальватор, я умоляю напрячь все ваше внимание. Положим, правительство — право оно или нет — должно действовать именно таким образом. Как оно за это возьмется?
— Не знаю, право, — покачал головой Сальватор.
— А! Вы не знаете. Зато я могу просветить вас на этот счет, и именно ради этого я здесь. Что, по-вашему, сделает правительство, отражая этот удар?
— Вероятно, объявит в Париже осадное положение, как собиралось поступить в тот день, когда должны были состояться казнь господина Сарранти и похороны Манюэля. Если не будет принята эта чисто военная мера, предсказываю вам, что господин де Виллель попытается осуществить осадное положение в нравственном отношении, то есть закроет все газеты оппозиции, а это окажет точно такую же услугу, как уничтожение любого света, когда нужно видеть как нельзя лучше.
— Это все меры вероятные, направленные на будущее. Я же хочу с вами поговорить о мерах несомненных, нацеленных на настоящее.
— Признайтесь, господин Жакаль, что все это не очень ясно.
— Вы хотите, чтобы я выражался еще яснее?
— Вы доставили бы мне этим удовольствие.
— Что вы намерены делать сегодня вечером?
— Заметьте, что вы меня расспрашиваете, вместо того чтобы просвещать.
— Такой способ тоже служит моей цели.
— Будь по-вашему. Сегодня вечером я ничем не занят.