Сальватор
Шрифт:
— Мы узнали эту счастливую весть вчера, — сказал Жюстен, — и я хотел бы отправиться в Париж, чтобы поздравить господина Сарранти.
— Это путешествие ни к чему не привело бы, — улыбнулся генерал. — Вы не застали бы его в Париже.
— Он в изгнании? — спросил Жюстен.
— Нет еще, — печально произнес генерал, — но это, может быть, еще произойдет… Пока же он в Голландии.
— Я непременно должен с ним увидеться, — поспешил сказать Жюстен.
— Далеко вам идти не придется, — ответил генерал, оборачиваясь к г-ну Сарранти и указывая на него: — Вот он!
Господин Сарранти и школьный учитель встали в едином порыве и братски обнялись.
Генерал продолжал:
— Как я вам сказал, я прибыл от нашего друга Сальватора, а вот его письмо, подтверждающее мои слова. Но я вам еще не сказал, кто я такой. Вы меня не узнаете?
— Нет, сударь, — признался Жюстен.
— Вглядитесь в меня внимательно. Вы никогда меня раньше не встречали?
Жюстен всмотрелся в генерала, но тщетно.
— А ведь вы меня видели, — продолжал генерал. — Это произошло в ночь, памятную для нас обоих, потому что вы тогда вновь обрели свою невесту, а я, сам того не зная, впервые обнял свою…
Жюстен его перебил.
— Понял! — вскричал он. — Я вас видел в ночь своего отъезда в парке замка Вири. Это вам с Сальватором мы обязаны своим спасением! Теперь я отлично вас узнаю, словно мы никогда и не расставались. Вы генерал Лебастар де Премон.
С этими словами он бросился генералу в объятия; тот крепко прижал его к груди и с волнением прошептал:
— Жюстен! Друг мой! Дорогой мой друг! Мой…
Он замолчал, едва не сказав «мой сын».
Сам не зная почему, Жюстен почувствовал, как его сердце сжалось от невыразимого волнения.
Он посмотрел на г-на Лебастара де Премона; глаза генерала подернулись слезой.
— Друг мой! — продолжал он. — Сальватор никогда не говорил вам об отце Мины?
— Нет, — удивленно взглянув на генерала, сказал молодой человек.
— Сказал ли он вам, по крайней мере, что этот человек жив? — не унимался генерал.
— Сальватор обнадежил меня на этот счет. Уж не знаете ли его вы, генерал?
— Да, — глухо пробормотал генерал. — А что вы думали об отце, который вот так бросил свою дочь?
— Я думал, что это несчастный человек, — просто сказал Жюстен.
— Да, очень несчастный, — подтвердил г-н Сарранти и медленно покачал головой.
— Так вы его не осуждаете? — спросил генерал.
— Он достоин сожаления как никто, — печально прошептал г-н Сарранти.
Школьный учитель взглянул на корсиканца, как перед тем — на генерала. Тайный инстинкт ему подсказывал, что один из этих людей — отец Мины, но который из двух? Он переводил взгляд с одного на другого, пытаясь прочесть на лицах биение сердец.
— Отец Мины вернулся, — продолжал генерал, — и с минуты на минуту придет к вам за своей дочерью.
Молодой человек вздрогнул. В этих последних словах ему почудилась угроза.
От внимания генерала не укрылась дрожь Жюстена, и он понял его тайный страх; но он не успокоил, а еще больше встревожил молодого человека, когда сказал, пытаясь не выдать собственного волнения:
— Отец Мины придет к вам за своей дочерью, и вы ему вернете девушку… чистой… без сожалений… без угрызений совести… не так ли?
— Без угрызений совести несомненно! — торжественно поклялся молодой человек. — Но не без сожалений! Нет! Нет! — взволнованно прибавил он.
— Вы очень ее любите? — уточнил генерал.
— Беспредельно! — воскликнул Жюстен.
— Как сестру? — спросил отец Мины.
— Больше чем сестру! — покраснев, ответил школьный учитель.
— И, любя ее… таким образом, вы уверяете, что отцу Мины не придется краснеть за эту любовь?
— Клянусь! — отвечал молодой человек, воздев руки и подняв глаза к небу.
— Иными словами, — продолжал генерал, — Мина будет достойна супруга, которого прочит ей отец?
Жюстен задрожал всеми членами и ничего не ответил: он опустил голову.
Господин Сарранти умоляюще взглянул на генерала. Этот взгляд словно говорил: «Испытание слишком велико, довольно мучить бедного мальчика!»
Ожидание приговора, несущего жизнь или смерть — это целая гамма неописуемых чувств. Все, что еще живо в нас, возбуждено и напряжено, все мучительно! Душа и тело получают удар и в одно время переживают потрясение.
Именно это испытывал Жюстен, когда услышал эти слова: «… супруга, которого прочит ей отец».
В одно мгновение вся его жизнь с того вечера, как он нашел девочку, спавшую в поле, и до той минуты, когда, радостный, улыбавшийся, счастливый, он, обмениваясь с ней влюбленными взглядами, услышал, как лакей докладывает о двух путешественниках, прибывших из Парижа и желавших с ним переговорить от имени Сальватора, прошла перед ним по крупице, по капле, страница за страницей. Он снова почувствовал вкус каждой минуты, ощутил ее аромат, услышал ее мелодии, а потом из волшебного леса надежды без всякого перехода вдруг рухнул в темную пропасть сомнения.
Он поднял голову. Губы у него тряслись. Он посмотрел на двух посетителей: в его взгляде читался смертельный ужас.
Генерал почувствовал, как страдает молодой человек. Но ему показалось, что необходимо еще одно — последнее — испытание, и он продолжал, несмотря на немые мольбы г-на Сарранти:
— Вы воспитали мадемуазель Мину как родную сестру. Его отец через меня благодарит вас за это и благословляет как собственного сына. Предположите, однако, что — в результате превратностей судьбы или выполняя обязательство перед некоей семьей — он клятвенно обещал руку своей дочери другому. Как бы вы повели себя в подобных обстоятельствах? Отвечайте мне так, словно перед вами отец Мины, ведь именно он обращается сейчас через меня к вам. Что бы вы сделали?