Сальватор
Шрифт:
— Что вы хотите сказать?
— Пансион стоит тысячу франков в год. Не считаете ли вы эту цену слишком высокой?
— Нет, сударыня.
— Сколько принято платить в Париже за три урока в неделю?
— От тысячи до тысячи двухсот франков.
— Так вот, сударь, я предлагаю вам следующее: вы будете преподавать в моем пансионе французский язык, по шесть уроков в неделю, а я стану платить вам тысячу двести франков в год. Таким образом вы сами по собственному усмотрению будете заниматься образованием мадемуазель Мины.
— Я мог об этом только мечтать, сударыня! — обрадовался Жюстен.
— Только от вас зависит воплотить эту мечту в реальность.
— Что для этого необходимо, сударыня?
— Просто принять мое предложение.
— От всей души, сударыня, и с чувством глубокой признательности.
— Итак, мы договорились? — спросила г-жа ван Слипер. — Теперь поговорим о мадемуазель Мине. Вы полагаете, она согласится разделить с моей учительницей уроки в начальных классах?
— Я ручаюсь за то, что она согласится, сударыня.
— В таком случае, я предлагаю ей шестьсот франков, стол и квартиру у меня. Как вам кажется, ее устроят мои условия?
— О сударыня! — вскричал Жюстен, и его глаза наполнились слезами от счастья. — Не могу вам выразить, как меня трогает ваша доброта. Но я приму ваше благодеяние при одном условии.
— Говорите, сударь, — промолвила г-жа ван Слипер, боясь, как бы дело не расстроилось.
— Я готов давать вам не шесть часов в неделю, а два часа в день, — предложил Жюстен.
— Я не могу принять ваше предложение, — смутилась хозяйка пансиона. — Два часа в день — слишком тяжелый труд.
— Работа по обучению похожа на труд земледельца, — сказал Жюстен. — Из каждой капли пота прорастает прелестный цветок. Соглашайтесь, сударыня; иначе ничего не получится: у меня такое чувство, будто я все беру и ничего не отдаю взамен.
— Придется принять ваше условие, молодой человек, — сказала г-жа ван Слипер и протянула ему руку.
На следующий день Мина поступила в пансион, а еще через день жених и невеста уже давали свой первый урок.
С этой минуты они жили как в золотом сне. Их целомудренная, давно сдерживаемая любовь вырвалась из их сердец и расцвела пышным цветом, словно прекрасный кактус в солнечных лучах. Видеться каждый день, почти ежечасно после долгой разлуки! Разлучаться и расходиться с воспоминанием о встрече и сладкой надеждой на новое свидание! Быть уверенным, что ты любим, вновь и вновь повторять себе это! Находиться во власти одной и той же мысли днем, одной и той же мечты — ночью! Идти, если можно так сказать, меж двумя цветочными изгородями, держась за руки, не сводя друг с друга глаз, с песней на устах и праздником в сердце! Словом, они любили! Любили искренно, взаимно, и их сердца стучали как часы, заведенные золотым ключиком любви и весело вызванивающие в положенный час, — вот как жили молодые люди.
Если будни выстраивались день за днем в прелестное ожерелье белых жемчужин, воскресенье роняло на них из своего рога изобилия венки редчайших цветов.
У г-жи ван Слипер был в окрестностях Амстердама, неподалеку от живописной деревушки Гёйзен, загородный дом, куда она вывозила по воскресеньям тех из своих воспитанниц, что оставались на выходные дни в пансионе.
Это был уютный домик, полный цветов и экзотических птиц, любовью к которым славятся голландцы.
Из окон открывался восхитительный вид на волнистую равнину, похожую на Зёйдер-Зе под порывами северного ветра. Густая дубовая поросль выбивалась из-под земли и покачивала своими верхушками. Издали на этой бескрайней равнине они напоминали плавучие островки в изумрудном море. На юго-западе сквозь легкую дымку светился разноцветными огнями, как огромный букет в вазе, сияющий Амстердам. На востоке виднелись Гёйзен, Бларикум и другие веселые деревушки; их главы утопали в тени деревьев, а подножия были залиты солнцем. На севере раскинулся цветущий холм, плавно сбегающий к Зёйдер-Зе, где тысячи построек самых разных видов, размеров, форм и цветов отражались в спокойной водной глади, так что равнина справа от него напоминала море, а море слева было похоже на равнину.
Это был настоящий голландский пейзаж, гармоничный, исполненный нежного очарования. Тщетно вы пытались бы заметить неподходящий цвет или услышать нестройный звук; казалось, за горизонтом этого уголка земли ничего больше не было. Мир кончался здесь и для наших влюбленных. Конечно, в этой картине не хватало матери и сестры Жюстена, да и Мина чувствовала себя сиротой. Впрочем, она уже получила письма от г-жи Корби, сестрицы Селесты и Сальватора. Послания матери и сестры Жюстена дышали счастьем. Мать успокоилась, сестра пошла на поправку. Письмо от Сальватора было многообещающим. Речи быть не могло о том, чтобы огорчаться и не наслаждаться радостями, которыми их щедро одарило Провидение.
Все воскресные дни, которые они проводили вместе с воспитанницами в загородном доме г-жи ван Слипер, казались молодым людям настоящими праздниками. Они наслаждались ими с радостью младенцев, увидевших свет, или со страстью птенцов, пробующих крылья.
На ферме, прилегавшей к загородному дому, были коровы, козы и овцы. Молодые люди играли в пастуха и пастушку, выгоняли скот на пастбище с простотой и грациозностью пастухов Феокрита и Вергилия.
Словом, их жизнь была долгой, нескончаемой эклогой, похожей на настоящие воскресные идиллии. Их сердца бились в унисон, исполняя любовный концерт первых майских дней, который называется «пасторальной симфонией».
Так прошло все лето. А зимой, хотя природа и не прибавляла поэзии в их очарованные души, они наслаждались теплом домашнего очага г-жи ван Слипер.
Даже в непогоду они продолжали ездить за город. Дом крепко запирали, топили, и благодаря оранжерейным цветам им даже глубокой осенью казалось, что они переживают самые теплые и солнечные летние дни.
В первых числах января, в воскресенье, когда все воспитанницы, Жюстен, Мина и хозяйка пансиона проводили время за разговором в оранжерее, служившей гостиной в зимние дни, лакей доложил Жюстену, что два господина, прибывшие из Парижа от г-на Сальватора, просят их принять.
Жюстен и Мина вздрогнули.
Мы полагаем, что читатели уже догадались: двое вновь прибывших были генерал Лебастар де Премон и г-н Сарранти.
XIII
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ СИМФОНИЯ
Жюстен последовал за лакеем и, войдя в столовую, увидел двух высоких господ; один из них кутался в длинный плащ, другой с головы до ног завернулся в необъятный полонез.
При виде Жюстена господин в полонезе подошел к нему и низко поклонился, потом опустил воротник своего дорожного плаща, открыв взглядам благородное лицо, несколько утомленное после нелегкого пути, но красивое и энергичное.
Это был генерал Лебастар де Премон.
Другой — тот, что был закутан в длинный плащ, — почтительно поклонился издали, но с места не двинулся.
Учитель указал им на стулья и знаком пригласил садиться.
— Как, должно быть, доложил ваш слуга, я прибыл от господина Сальватора, — сообщил генерал.
— Как он поживает? — встрепенулся Жюстен. — Я уже больше месяца не получал от него вестей.
— Последний месяц у него было много хлопот, не говоря уж о политических делах, которым он должен был отдавать немало сил накануне выборов. Вы, конечно, уже знаете, что именно его терпению, уму, настойчивости я обязан жизнью своего друга Сарранти.