Сальватор
Шрифт:
Поспешим сказать, что Стальной Волос был родом из Эльзаса, а Мотылек — из Жиронды.
Первый поклонился г-ну Жакалю, согнувшись пополам; второй проделал скорее акробатический трюк.
Господин Жакаль едва заметно улыбнулся, взглянув на этот дуб и это деревце.
— Стальной Волос, — заговорил он, — и вы, Мотылек, отвечайте: что вы делали в памятные дни девятнадцатого и двадцатого ноября прошлого года?
— Я, — отвечал Стальной Волос, — перетащил на улицу Сен-Дени столько повозок, камней, балок, сколько мне было поручено.
— Хорошо, — произнес г-н Жакаль. — А вы, Мотылек?
— Я, — с вызовом сказал Мотылек, — перебил, как вы и приказали, ваше превосходительство, почти все окна на этой улице.
— Дальше, Стальной Волос? — продолжал г-н Жакаль.
— Дальше я с помощью нескольких верных друзей построил все баррикады в квартале Рынка.
— А вы, Мотылек?
— Я, — отвечал тот, к кому он обращался, — хлопал перед носом у проходивших мимо буржуа петардами, которыми удостоили меня снабдить вы, ваше превосходительство.
— И все? — спросил г-н Жакаль.
— Я крикнул: «Долой кабинет министров!», — сказал Стальной Волос.
— А я: «Долой иезуитов!» — прибавил Мотылек.
— Что же потом?
— Потом мы преспокойно ушли, — сказал Стальной Волос и посмотрел на своего друга.
— Как мирные буржуа, — подтвердил Мотылек.
— Итак, — обратился г-н Жакаль к обоим разом, — вы не помните, что совершили нечто выходящее за рамки полученного от меня приказа?
— Абсолютно ничего, — возразил великан.
— Ничего абсолютно, — повторил карлик, посмотрев в свою очередь на товарища.
— Хорошо, я освежу вашу память, — заметил г-н Жакаль и придвинул к себе толстую папку.
Он вынул из нее двойной листок бумаги и положил его перед собой на стол, торопливо пробежав глазами.
— Из этого донесения, приложенного к вашему досье, следует, что вы: во-первых, в ночь с девятнадцатого на двадцатое ноября под видом того, что помогаете женщине, которой стало плохо, обчистили лавочку ювелира с улицы Сен-Дени.
— Ох! — ужаснулся Стальной Волос.
— Ox! — возмутился Мотылек.
— Во-вторых, — продолжал г-н Жакаль, — в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября вы оба при помощи отмычек, а также Барбетты, сожительницы сьёра Овсюга, вашего собрата, проникли к меняле с той же улицы и украли сардинских луидоров, баварских флоринов, прусских талеров, как и английских гиней, испанских дублонов и французских банковских билетов на сумму в шестьдесят три тысячи семьсот один франк и десять сантимов, не учитывая курсовой разницы.
— Это оговор, — заметил Стальной Волос.
— Наглая ложь! — прибавил Мотылек.
— В-третьих, — продолжал г-н Жакаль, словно не замечая возмущения пленников, — в ночь с двадцать первого на двадцать второе ноября вы вместе со своим другом Жибасье совершили вооруженное нападение между Немуром и Шато-Ландоном на почтовую карету, в которой ехали один англичанин и его леди. Приставив пистолет к горлу форейтора и курьера, вы ограбили карету, а в ней было двадцать семь тысяч франков! И уж только так, для памяти, скажу о цепочке и часах англичанина, а также о кольцах и безделушках англичанки.
— Это несправедливо! — вскричал эльзасец.
— Как есть несправедливо! — поддержал уроженец Бордо.
— Наконец, в-четвертых, — продолжал, не отвлекаясь, г-н Жакаль, — чтобы больше не останавливаться на разнообразных ваших проказах с той ночи вплоть до тридцать первого декабря, вы, верно, для того чтобы на славу отпраздновать начало года, первого января тысяча восемьсот двадцать восьмого года погасили все фонари в коммуне Монмартра и обчистили, пользуясь темнотой, всех запоздалых прохожих, забрав у кого кошелек, у кого часы. Число жалоб достигло тридцати девяти.
— О! — вздохнул великан.
— О! — простонал карлик.
— По этим соображениям, — продолжал г-н Жакаль официальным тоном, — учитывая, что, несмотря на ваши запирательства, опровержения, возмущения и другие кривляния, я считаю очевидным и доказанным, что вы грубо злоупотребили доверием, которое я вам оказал; учитывая также, что, грабя всех подряд, вы вели себя не как серьезные и честные агенты полиции, а как обыкновенные воры; на основании изложенного вам предлагается безотлагательно пройти в соседний кабинет, в котором знакомый вам человек по имени Голубок арестует вас и проводит в надежное место, где вы будете дожидаться, пока я не придумаю, как положить конец вашей распущенности.
Господин Жакаль произнес все это с хладнокровнейшим видом и позвонил Голубку; тот появился в третий раз и огорчился при виде опечаленных Стального Волоса и Мотылька.
Но, как солдат, свято исполняющий приказ, он сейчас же подавил вздох, по знаку г-на Жакаля взял великана под одну руку, карлика — под другую и повел, а вернее, потащил их к Карманьолю и Овсюгу.
Наступила небольшая пауза.
Арест этой четверки не взволновал и не заинтересовал г-на Жакаля. Конечно, сообразительный Карманьоль был ему до известной степени симпатичен и его потеря стоила сожаления. Но он основательно знал марсельца: ему было известно, что так или иначе (провансалец был из тех каторжников, что доживают до восьмидесяти лет), рано или поздно, но он выпутается.
Что касается остальных, они не были даже винтиками в административной машине г-на Жакаля. Они скорее наблюдали за ее работой, чем помогали работать. Овсюг был лицемер, Стальной Волос — хвастун. Мотылек с его легкостью чешуекрылого, чье имя он носил, был лишь бледной и плохой копией Карманьоля.
Нетрудно себе представить, что дальнейшая судьба этих персонажей не очень интересовала философа Жакаля.
Чего, в самом деле, стоили эти низшие существа рядом с неоспоримым и неоспариваемыми преимуществами Жибасье?