Сальватор
Шрифт:
Она была в этот день поистине восхитительна, наша принцесса Ванврская: алые розы щек, белые розы в прическе, жаркие губы, горящие глаза. Ее белая, немного длинная шея томно склонялась, как у лебедя; пышная грудь вздымалась от волнения.
Девушка была достаточно хороша и достаточно декольтирована, чтобы пробудить желание; окутанная голубой газовой вуалью, падавшей до самых пят, она невыразимо манила к себе, словно лазурный грот, в голубой эфир которого бросаешься очертя голову, не думая о возвращении.
Господин де Маранд был далек от того, чтобы недооценивать прелести этого зрелища, но еще дальше он был от того, чтобы их вкушать. Для него главное заключалось не в том — выйдет или не выйдет он из лазурного грота; главным было вступить на этот путь. Однако он решил не подавать виду и изо всех сил старался изобразить страсть.
Принцесса Ванврская — а она была женщиной до кончиков ногтей — на какое-то время впала в заблуждение. В душе она винила себя в холодности г-на де Маранда, относя его сдержанность на счет презрения, с каким банкир, должно быть, относился к ней.
Она попыталась ему помочь, обвиняя себя в легкомыслии, исповедуясь в собственных грехах, обещая исправиться и в будущем жить достойно, чтобы заслужить уважение благородного человека. Тщетная попытка, пустые усилия.
Господин де Маранд в страстном порыве сжал ее в объятиях и воскликнул:
— До чего же ты хороша, детка!
— Льстец! — заскромничала Шант-Лила.
— Я знаю не много столь же прелестных созданий, как ты.
— Вы меня не презираете?
— Чтобы я тебя презирал, принцесса?! — проговорил банкир, осыпая поцелуями ее руки от запястий до плеч.
— Значит, вы меня немножко любите?
— Люблю ли я тебя, моя красавица? Даже слишком!
Он приобнял девушку за шею и, любовно (насколько ему это удавалось) на нее поглядывая, сказал:
— Клянусь весной, цвета которой ты носишь! Клянусь цветком, чье имя ты позаимствовала! Я люблю тебя безгранично, принцесса. Я считаю, что ты одно из пленительнейших созданий, которые мне доводилось видеть в жизни. Ты удивительно похожа на одну из очаровательных девушек, украшающих свадебный пир в Кане Галилейской на картине Паоло Веронезе. Но я напрасно ищу, на кого ты похожа. Ты не похожа ни на какую другую женщину, только на себя. Вот почему я отношусь к тебе с такой нежностью; если немного постараешься, ты прочтешь это в моих глазах.
— В ваших глазах!.. Да!.. — невесело усмехнулась Шант-Лила.
Господин де Маранд встал и, прильнув к губам принцессы Ванврской, в утешение поцеловал ее более пылко, чем обыкновенно.
Девушка откинула голову назад и тихо прошептала или, вернее, выдохнула три слова, так много значащие в устах влюбленной:
— О мой друг!.. О мой друг!
Но друг, который в данных обстоятельствах был, несомненно, недостоин этого звания, то ли испугавшись по одному ему известным причинам слишком далеко зайти в этом деле, то ли будучи уверенным в том, что не сможет зайти достаточно далеко, собрался уже отступить, как вдруг случай, этот помощник умных людей, прислал ему подкрепление: в будуаре гризетки вдруг зазвенел звонок.
— Звонят, принцесса, — заметил г-н де Маранд и просиял.
— Да, в самом деле, кажется, звонили, — слегка смутившись, отвечала Шант-Лила.
— Вы кого-нибудь ждали? — спросил банкир, притворяясь недовольным.
— Клянусь, нет, — ответила гризетка, — если хотите, можете прогнать звонившего: вы окажете мне этим настоящую услугу. Я отпустила камеристку и сама не могу сказать, что меня нет дома.
— Это более чем справедливо, принцесса, — улыбнулся г-н де Маранд. — Пойду прогоню докучного гостя.
Он направился к выходу, благословляя существо, кем бы оно ни оказалось, вызволившее его из затруднительного положения.
Спустя мгновение он вернулся.
— Угадайте, кто там, принцесса, — сказал он.
— Графиня дю Баттуар, конечно?
— Нет, принцесса.
— Моя кормилица, может быть?
— Не угадали.
— Моя портниха?
— Тоже нет: молодой человек.
— Кредитор?
— Кредиторы бывают старыми, принцесса! Молодой человек может быть только должником хорошенькой женщины.
— Возможно, это мой кузен Альфонс! — покраснела Шант-Лила.
— Нет, принцесса. Этот приятный молодой человек явился, как он говорит, от господина Жана Робера.
— A-а, понимаю. Это бедный юноша, которому нечем заплатить за билет в театре Порт-Сен-Мартен, и он пришел просить у меня протекции Жана Робера. Они земляки. Но это очень робкий молодой человек, он не смеет обратиться с просьбой к земляку… и…
— …и пришел с просьбой к вам, — закончил г-н де Маранд. — Клянусь честью, юноша абсолютно прав, принцесса. Он просто очарователен. Так вы говорите, он беден?
— Так же беден, как молод.
— Зачем он приехал в Париж?
— Искать удачи.
— Вы хотите сказать, большой удачи, принцесса, потому что он обратился к вам. Он что-нибудь знает… помимо… естественных наук?
— Он умеет читать и писать… как все.
«Как все — это сильно сказано», — подумал г-н де Маранд, знакомый с почерком и стилем гризетки.
— Не умеет ли он, случайно, считать? — продолжал банкир вслух.
— Он получил звание барколавра словесности! — с гордостью проговорила Шант-Лила.
— Ну, если он действительно получил звание барколавра, — я обещаю дать ему подходящую барку.
— Вы готовы сделать это для него, хотя даже не знакомы с ним? — вскричала Шант-Лила.
— Я сделаю это для вас, хотя знаком с вами недостаточно… — галантно проговорил г-н де Маранд. — Можете прислать его ко мне завтра в министерство. Если он так же умен, как приятен, я обещаю устроить его будущее. Кстати, поговорим заодно и о вашем будущем, чтобы впредь избежать такого беспокойства, как сегодня. Боюсь, вы заблуждаетесь, принцесса, относительно роли, которую я просил вас сыграть в моей жизни. Я человек очень занятой, принцесса, и государственные дела, не говоря о моих личных, поглощают меня настолько, что мне непозволительно, как обыкновенному человеку, заниматься пустяками. С другой стороны, я вынужден из политических соображений, которые слишком долго было бы вам объяснять, делать вид, что у меня есть любовница. Вы меня понимаете, принцесса?