Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей)
Шрифт:
Я совершенно не готова к тому, чтобы бегать по стенам. Мне еще нужно разобраться, как это делается. Первое занятие с Владеком удалось назначить только на воскресенье.
— Да-да, конечно, я помню про четверг, только, видите ли, мой физиотерапевт настоятельно рекомендовал мне воздержаться от нагрузок в ближайшее время.
— Да, и почему же?
— Понимаете, я потянула мускул вот здесь, в области поясницы, и мне бы не мешало дать ему отдохнуть. Мускулу. Как минимум четырнадцать дней.
Бустрем несколько странно на меня смотрит (может, показалось?).
— Ну что ж, Изабелла, в таком случае через неделю придется поработать вдвойне. Сцены у нас сложные, работы будет много, так что давайте постараемся как можно скорее взяться за дело.
— Конечно!
Лифт приходит, но я в него не захожу. Я сворачиваю в коридор, чтобы не попасться на глаза Бустрему. Затем возвращаюсь в репетиционный зал. Он пуст. Я изучаю потолок. Высокий. Но ведь у меня получится? Как-нибудь?.. Осматриваю стены. Интересно, по какой из них мне придется бегать? Смотрю по сторонам, проверяя, не смотрит ли кто. Разбегаюсь и что есть духу мчусь через весь зал к стене. Одолев один-единственный шаг вверх по стене, съезжаю на пол. Приставляю ногу к стене и пытаюсь начать с места. Резко приподнимаю вторую ногу. Плюхаюсь на задницу. Ай! Встаю у стены. Смотрю на нее. Зажмуриваюсь. Пытаюсь представить себе идеальное сальто от стены. Как там это делается? Раз — два — три — четыре шага по стене, сальто — и приземляешься на пол на обе ноги. Но ведь как-то это делают? Вот только нужно разобраться с ногами.
Снова выхожу к лифту. Мне не хочется идти домой. Поднимаюсь по лестнице к третьему ряду балкона, открываю дверь в зрительный зал и потихоньку вхожу. На Большой сцене идет какая-то репетиция. Здесь, почти под самой крышей, чувствуется особый запах, чуть сладковатый с примесью пыли.
Все покидают сцену. Выходит Микке с новогодней вечеринки у Агнеты и встает прямо посреди сцены в свете рампы. Ах вот оно что, значит, они репетируют «Трехгрошовую оперу»! Она пойдет на Большой сцене одновременно с «Двенадцатой ночью». Только премьера на месяц раньше. Микке поет песенку Мэкки-Ножа. Я смотрю дальше, они начинают репетировать следующую сцену. Микке все время валяет дурака и перешучивается с другими актерами. Я сижу до самого конца. Думаю обо всех актерах, которые стояли на этой сцены за долгие годы существования театра. Какие это были звезды! Тура Тейе, Инга Тидблан, Харриет Боссе. И скоро их ряды пополнит Изабелла Эклёф. Которая подавала большие надежды, пока не разбилась об пол, завернутая в кусок материи. Тьфу. Харриет Боссе, а тебе приходилось врать, чтобы получить роль? «Да, Август, эта прическа тебе очень к лицу!»
— Ну вот, — говорит Анника, снимая с меня черную пелерину, какой пользуются парикмахеры, чтобы защитить одежду от волос. — Готово!
Я всячески пыталась уговорить их на парик вместо стрижки, но мне отказали, объяснив это тем, что у меня очень подвижная роль. (Правда, в первой сцене у моей героини как раз красивые длинные волосы. Мне выдадут светлый парик.) Анника подносит круглое зеркало к моему затылку, чтобы я могла оценить прическу со всех сторон.
— Ну как?
Теперь у меня темные волосы с проседью. Коротко стриженные и прореженные. К тому же корни смазаны какой-то дрянью, чтобы придать волосам растрепанный вид. Челка уложена прямо и лезет в глаза. Я похожа на седую Мону Салин. Только без подкрашенных бровей.
— Да… По-моему, ничего. Просто немного непривычно.
Из-под седых прядей торчат уши. Я в жизни не выглядела страшнее. Включая тот раз в девятом классе, когда сама себе сделала химию.
Я спускаюсь в метро. Смотрю на свое отражение в темном окне вагона. Из окна на меня таращится нечто, смахивающее на вареную шишку. И так мне предстоит ходить как минимум полгода. Я столько лет отращивала волосы, они у меня так медленно растут, теперь не видать мне длинных волос лет эдак до сорока двух. Эх. Пересаживаюсь на электричку в Седертелье. Достаю календарь. Самое позднее через одиннадцать дней моя больная связка должна прийти в норму и мне придется приступить к исполнению акробатических трюков. Смотрю в окно. Поезд мчится мимо машин и каналов. Мне становится трудно дышать. Я поднимаюсь с места, решив постоять. Берусь за поручень. Пытаюсь тренироваться — балансируя на одной ноге, стараюсь
— Ой, дарлинг, я немного занята, можно я тебе перезвоню, когда освобожусь?
— Нет, слушай, я только одну вещь спросить хотела, у меня сейчас встреча с этим твоим инструктором по акробатике, и вот я здесь, по адресу Хамнвеген, дом три, но тут какой-то склад и никого нет, я вообще туда попала?
— Белла, дорогая, я сейчас ем, я тебе перезвоню через полчаса, ладно?
— Ну неужели ты не можешь просто сказать, правильный это адрес или нет? Я уже всю задницу себе отморозила, мы с Владеком еще четверть часа назад должны были встретиться, у тебя случайно нет его мобильного? Может, это вообще не тот дом?
— Такая синяя дверь?
— Да. На домашний он не отвечает.
— А ты долго звонила? Ему нужно долго-долго звонить. В любом случае, если ты у синей двери, ты пришла по адресу. Он наверняка скоро появится. У меня нет его мобильного, я вообще не уверена, что он у него есть… слушай, милая, давай я тебе перезвоню буквально через несколько минут, я тут сижу и ужинаю с…
— Да нет, не надо, можешь не перезванивать, по крайней мере, теперь я знаю, что адрес верный.
Я убираю телефон в сумку и колочу в дверь. Тишина. Я нарезаю пару кругов вокруг склада, чтобы согреться и заодно поддержать форму. Тридцать семь минут спустя я сажусь в поезд и еду обратно в город.
Луа Фалькман оказывается веселым и дружелюбным, а вовсе не таким чопорным, каким кажется с экрана телевизора. Правда, при первом же взгляде на него у меня в голове начинает звучать: «Симфония, прекрасная и мощная…» [36] Я страшно боюсь случайно оговориться — вдруг вместо моей реплики у меня вырвется строчка из песни? Луа играет Мальволио, злобного дворецкого. Мы репетируем, Лизелотта объясняет нам, где стоять и как двигаться. Кроме нас с Луа, никого нет, чему я несказанно рада, поскольку это моя первая репетиция и я довольно сильно нервничаю.
36
Слова из популярной песни «Симфония» Луа Фалькмана.
Мне пришлось надеть льняные штаны-буфы, что-то вроде жакета до пояса и здоровенные башмаки с пряжкой. В этом костюме мне велено репетировать, чтобы вжиться в роль юноши. Вернее, девушки, которую принимают за юношу. Мне это кажется ужасно сложным. Я не совсем понимаю, как нужно играть Виолу, и, стоя на сцене, все время представляю себе зал, полный зрителей, которые смотрят на меня и думают: ну и позорище эта девица, которая играет парня! Сразу видно, что ненастоящая актриса!
В зал входит Бустрем с рулоном ткани в руках. Он садится рядом с Лизелоттой.
Мальволио протягивает мне кольцо, читая отповедь:
— «Послушайте, сударь, вы дерзко бросили ей перстень, и ей угодно, чтобы он так же был возвращен…»
Оторвав взгляд от Бустрема с его рулоном, лежащим на полу, я открываю рот и произношу:
— «О музыка, несись до самых звезд!..» [37]
СПИСОК ПРОБЛЕМ, 2 МАРТА.
37
Строчка из вышеупомянутой песни.