«Самокатчик»
Шрифт:
– Два чемодана в соседней палатке увели!
– Да ну? – с тревогой в голосе переспросил Санька.
В тот же момент ребята взглядами нашли каждый свой чемодан, будто желая удостовериться в том, что с их добром ничего не случилось.
– Да точно. Спали у стенки пацаны, чемоданы под головами. Ночью кто-то разрезал палатку и вытащил. У соседей два чемодана. И вроде ещё в какой-то из палаток один, – сообщил Серега.
– Не искали утром? – понимая, что это дурацкий вопрос, всё же задал его Санька.
– Ага. На плацу поставили и написали: возвращаем тому, кто потерял, –
Все посерьёзнели, осознавая то, какая трагедия постигла таких же, как они, пацанов. А что поделаешь? В армии понятия «потерял», «украли», «забыл» – заменяются одним, только одним жаргонным словцом… Значит, так тому и быть. Два года учились и учили не жалеть таких, а тут: на тебе – жалко!
Так и пыхтели, каждый со своими мыслями, испытывая лёгкий шок от нехорошей новости. Не глядя друг другу в глаза, поправляли обмундирование, закуривали по второй, а кто и по третьей сигаретке, молча призывая высшие силы быстрее прекратить этот кошмар.
Когда же уже?
В это время в палатку заглянул незнакомый старший лейтенант. Сначала из-за брезента, закрывавшего вход, показалась его голова с тоненькими, аккуратно подстриженными усиками, а затем явился он сам – невысокого росточка, нескладный, в помятой шинели с эмблемами в виде самолётиков на петлицах. Голос у него, несмотря на малый рост, был очень низкий и громкий:
– Сюда внимание, воины! – гаркнул старлей.
Галдёж в палатке несколько поутих. Не унимались только в дальнем от входа углу.
– Повторяю для особо тупорылых. Слушать сюда! – громыхнул старлей ещё громче и настойчивее.
Народ быстро внял. Воцарилась почти полная тишина.
– Итак, объясняю, – начал офицер. – Через…э…э… – Он бегло взглянул на часы. – Через полчаса можно будет сходить в столовую на завтрак.
Народ тут же загалдел, считая, что с новостями окончено. На секунду замолчавший старлей снова напрягся:
– Тихо! Понимаю, что отслужили, но выслушать можно!
В палатке поутихли.
– Завтрак будет в течение часа-полтора, где-то с семи и до полдевятого. Толпами и с чемоданами в столовую не ломиться. Одни пошли поели, а другие – вещи посторожили, потом поменялись. Всё ясно?
– Конечно!
– А то нет, что ль!
– А масло дадут?
– Вот череп! Ты своё масло за два года уже сожрал!
– Самолёт когда? Когда самолёт, товарищ старший лейтенант?
– Скажут, наверное, после завтрака.
– Кто тебе скажет?
– Кто-нибудь да скажет. Не хочу больше ночевать на этих досках неоструганных…
– Даёшь домой!
Всё. Теперь шум и гвалт невозможно было остановить. Впрочем, офицер больше не пытался. Он поджал губы и, слегка покачав головой, выскользнул на улицу.
– Пойдём? – вслух спросил Санька, окидывая взглядом своих ребят.
– Я «за», – дёрнулся с нар Славик.
– Угу, – промычал несловоохотливый Ваня.
– Можно бы, – подтвердил Вовка.
– Надо идти, – нехотя заключил Игорь. – Кто знает, сколько здесь сидеть придётся…
– И то верно, – скептически поддержал его Серёга.
После того как Санька, Вовка, Игорь и Славик сходили к умывальникам, было решено,
Здание столовой на пересыльном пункте в Фалькенберге было намного меньше, чем здание новенького заведения для приёма пищи в Ордруфской артиллерийской бригаде. Саньке и его товарищам это сразу бросилось в глаза.
В столовую небольшими группами входили и выходили «дембеля». За порядком следил стоявший на ступеньках крыльца вертлявый, средних лет прапорщик-киргиз (Санька да и остальные ребята за два года научились безошибочно, с одного взгляда определять национальность человека). Время от времени он шустро заскакивал в зал для приёма пищи, бегло его осматривал и снова торопился на крыльцо. Если в зале было слишком людно, несколько минут прапорщик никого туда не впускал. Как только выходила очередная группа позавтракавших, давался «зелёный свет» тем, кто терпеливо ждал на улице. Таким образом и поддерживался пусть не железный, но хоть какой-то порядок.
Ребятам повезло – ждать не пришлось. Они беспрепятственно вошли в столовую, сняли головные уборы и, взяв в руки подносы, встали в довольно-таки длинную очередь к раздатчикам пищи.
Два солдата-киргиза действовали словно запрограммированные. Первый левой рукой брал из стопки посуды тарелку, в правой же его руке был увесистый половник, которым он черпал из большой кастрюли кашу, вернее, то, что было похоже на кашу – вязкую массу сваренной на чистой воде перловой крупы. Солдат делал следующее движение рукой, и в определённом месте половник встречался с очередной тарелкой, в которой после этой встречи оказывалась горсть синеватой, совсем непрезентабельной на вид и не очень-то приятно пахнувшей каши. Дальше тарелка бросалась воином на нижнюю полку раздатки, где её мигом подхватывали руки уволенных в запас, но пока ещё так и не доехавших до дома военнослужащих.
Второй солдат черпал из алюминиевой кастрюли мутноватую, похожую на кисель жижицу и, наполняя, ставил кружки на верхнюю полку раздатки. Там и ловили их крепкие руки «дембелей».
В самом конце раздаточной линии стояли две большие кошёлки с «чернягой» – нарезанным чёрным хлебом.
Отстояв интенсивно продвигающуюся очередь, Санька, Вовка, Игорь и Славик уселись за низенький, шатающийся столик. После секундной паузы, брезгливо осмотрев содержимое в спешке наполненных подносов, скорее от безысходности, чем от искреннего желания, взялись за ложки. Глубоко вздыхая, перебрасывались отдельными фразами, а иногда целыми предложениями.
– Как же всё достало! – Санька, морщась, жевал пол-ложки полусырой каши, никак не осмеливаясь её проглотить.
В красивых больших глазах Игоря вспыхнул огонь возмущения.
– Будто лошадей этой хернёй кормят! Почти уже гражданских людей!
– Куды денешься? – с ехидцей заулыбался высокий, крепкий Славик. Он тоже ел не совсем охотно, но при его росте и комплекции организм не особо-то сопротивлялся невкусной пище.
– Жесть! – грустно вздохнул Вовка.
– А ещё зампотыл в клубе собирал, разговоры вёл, уговаривал остаться на сверхсрочную службу…