Самоубийство Земли
Шрифт:
— Интересное предложение, — заметил Медведкин. — Нам очень важно сегодня не забывать и про ответственность, и про обстановку, и про ситуацию. Вовремя напомнил нам об этом друг Пупсов, очень вовремя. Спасибо.
Тут со своего места поднялся Крокодилий, метнул на всех недобрый взгляд, дважды открыл рот, но лишь с третьей попытки изо рта стали выскакивать слова, впрочем, выскакивали они как-то порознь, недружно:
— Я не понял… чего это?., усложнять это… чего?.. Ну мы это… Мы как все навалимся вместе, когда… Этого Хранителя Света… как говорится… уберем… Вот… Потом Клоунов…
Услышав эти простые слова, плюшевые загрустили: дело получалось настолько простым, что за него даже неинтересно было браться. Не было у плюшевых веры в то, что легко свершалось.
И тут вскочил со своего места Зайцев.
— Неужто ты думаешь, друг Крокодилин, что можно вот так, запросто совершить историческое дело? — Прямо и четко поставил он вопрос.
— А чего? — Не унимался Крокодилин. — Выйдем, как говорится, вместе. Снимем. Хранителя… Вот… И это… навалимся… Клоунов… это… влезет… И… как говорится… победа!
— Что-то у тебя все слишком просто? — Зайцев попытался ухмыльнуться, но приклеенная улыбка превратила ухмылку в гримасу. — А ведь сам же перечисляешь такое огромное количество дел, и ведь каждое из них может завершиться печально, а то и просто трагически. Надо вместе собраться, надо идти в полной темноте, надо найти Хранителя Света, надо нейтрализовать его или уничтожить… Список дел я могу продолжить. А сколько нас еще ждет непредвиденных трудностей? А сколько — предвиденных, но не учтенных?
Услышав слова Зайцева, плюшевые с радостью поняли: дело их трудное, почти безнадежное, а значит, без сомнения, стоящее, историческое дело.
Теперь плюшевым стало совершенно ясно, что нужно делать дальше: они начали назначать Ответственных. Делалось это просто, но долго: сначала выдвигали кандидатуру, потом — утверждали голосованием. К тому же плюшевых оказалось меньше, нежели ответственных должностей, и поэтому некоторых плюшевых пришлось утвердить Ответственными за два, а то и за три дела.
Когда процедура наконец завершилась, поднялся Медведкин.
— Возможно, кое-кто со мной не согласится, — сказал он тоном, отвергающим любое несогласие. — Но мне представляется, что мы приняли настоящие исторические решения. Теперь, когда каждый на собственных плечах ощущает всю ответственность за наше общее дело — победа, наверняка придет за нами. А за кем ей, собственно, еще приходить? — Сделав паузу, позволяющую присутствующим оценить сказанное, Медведкин завершил свою небольшую, но важную речь традиционно-демократическим пассажем. — Возможно, у кого-нибудь есть иные мнения, дополнения, суждения?
И тут поднялся Собакин-большой.
— Я целиком и полностью поддерживаю и присоединяюсь. Только вот что я хотел сказать… — Собакин-большой сделал паузу и выдохнул одно лишь слово. — Воробьев.
Услышав эту фамилию, плюшевые снова запечалились.
— Я прошу понять меня правильно, — продолжил Собакин-большой. — Конечно, бунтовать — дело хорошее. Тем более, есть ведь против чего бунтовать. И все же… С тех пор, как появился Воробьев, жизнь наша несравненно стала лучше. Вот, например,
Плюшевые совсем загрустили. Жизнь, которая еще совсем недавно казалась такой перспективно-трагической, в секунду обернулась перспективно-простой.
«Куда же теперь девать Ответственных? — задумались плюшевые. — Получается, мы зря голосовали?»
И снова всех выручил Зайцев.
— Я ничего не имею против Воробьева, — сказал он. — Мне тоже очень нравится его должность: Последний Министр. Не каждый, согласитесь, рискнет занять такой пост, с которого отступать дальше просто некуда. И по поводу того, что каждому приятно выйти на площадь и чего-нибудь крикнуть, поспорить, — конечно, так оно и есть. Только вот что, друзья, как-то нехорошо получается: договорились, вроде, бунтовать. Сами себе слово дали. А теперь что ж — отказываться? Нехорошо это, не по-нашему, не по-плющевому.
— А это… как его?.. с этим… как говорится… с Воробьевым что делать? — спросил Крокодилий.
— А что делать? — как бы удивился Зайцев. — Назначим Ответственного за Воробьева — вот и все. Пойдем себе спокойненько бунтовать, зная, что за Воробьева у нас несет персональную ответственность… — Он оглядел всех оценивающим взглядом. — Кто у нас не имеет еще ответственных получений?
— Петрушин не имеет, — раздался тихий голос Матрешиной.
— Но ведь Петрушина нет среди нас! — воскликнул Клоунов.
Его немедленно поправил Зайцев:
— Петрушина нет с нами в территориальном смысле, но в духовном, я уверен, он здесь. Мало ли какие у него сегодня могут быть дела? Но бунтовать он точно пойдет. Итак, ставлю на голосование: назначить Ответственным за Воробьева Петрушина. Кто за? Кто против? Воздержался, может, кто по дури?
Проголосовали единогласно.
Также единогласно решили бунтовать в самое ближайшее время — очень уж хотелось.
Как только доносчик ушел, Безрукий снова почувствовал приступ меланхолии.
Надо было спускаться вниз, к Безголовому — готовый очередной секретный Приказ лежал в папке, не хватало только подписи Великого Командира, и он вступит в силу. Безрукий медлил. Он понимал: как только дело решится, придется снова подниматься сюда, ложиться в кровать, а значит опять бессонница.
Бессонница завладела ночами Безрукого с тех пор, как во Дворце появился Воробьев. Конечно, Главный Помощник Великого Командира и раньше редко спал по ночам: он предпочитал вершить ночами те дела, которые боялись дневного света. Но тогда он владел бессонницей, а теперь — бессонница завладела им.