Самоубийство Земли
Шрифт:
Великий Командир никогда не вспоминал, откуда взялся в Великой Стране Воробьев, как появился. Даже, если специально руководил своей памятью, пытаясь направить ее куда надо, не мог вспомнить, когда впервые увидел того, кто стал в его государстве Последним Министром.
Однако первый свой разговор с Воробьевым Безголовый помнил очень хорошо. Как и все последующие диалоги с Воробьевым, вспоминался он как-то странно: Великий Командир видел своего Последнего Министра, слышал его слова, а себя самого не видел и не слышал, будто был он фигурой лишней и вовсе для беседы ненужной.
Воробьев
— Ты не знаешь меня, а я тебя знаю. Я наблюдаю за жизнью Великой Страны вот через это огромное окно, ведущее в неведомый вам мир. И я понял главную твою печалинку, Великий Командирчик: ты хотел бы, чтобы у тебя была настоящая страна — такая, как положено, — но каким образом добиться этого, ты не знаешь. Вы делаете кое-что симпатичненькое в этом направленьице: памятничек вот соорудили, приказики издаете, с казнями дело хорошо поставлено… А вот только нет у вас в жизни системочки, по которой можно истинную страну построить. Почему нет системочки-то? Ты не обижайся, Великий Командирчик, но вы мало видели, вам сравнивать не с чем. А я за свою судьбинку видел столько стран, сколько не видели все гражданчики Великой Страны вместе взятые. И вот мои слова, Великий Командирчик, я знаю, как сделать вашу страну настоящей…
(Каждый раз, вспоминая эти слова Воробьева, Безголового обуревала первозданная радость и ему хотелось кричать: «Знает! Знает самое главное!»).
…Конечно, это ты — Великий Командирчик, а не я — Великий Командирчик, — продолжали вспоминаться слова Воробьева, — стоит тебе издать приказик, изгоняющий меня из твоей страны, — я улечу. Есть немало державок, где пригодятся мои советики. Но если ты только пожелаешь — я научу тебя, как сделать твою страну не только Великой, но и настоящей, как сделать ее таким государством, которое станет примерчиком для всех. Хочешь?
Разумеется, Безголовый хотел. Сильно хотел. Так хотел, что даже не задумывался: а зачем это, собственно, ему надо — вроде и так неплохо живет.
Слух о появлении во Дворце странного существа быстро дошел до золотых, и поначалу они приняли Воробьева весьма настороженно, не без оснований считая его плюшевым. Ибо плюшевым считался всякий, кто не был золотым.
И когда Безголовый спросил его: «Я не знаю, что делать. Как успокоить их? Как объяснить им, кто ты?» — Воробьев ответил такими словами:
— Великий Командирчик, вот главный принципик нашего «Руководства по руководству руководством настоящим государством»: нет ничего сложнее, нежели убедить в чем-либо одного человека; и нет ничего проще, нежели убедить в чем угодно толпу. И потому, Великий Командирчик, я не пойду к твоему Главному Помощнику — он видит во мне противника, и разговорчик, а тем более диспутик с ним внесет только раздорики в нашу жизнь. Разреши мне, Великий Командирчик, выступить на всенародной дискуссии.
Конечно, Безголовый разрешил. Собственно, он разрешал все, о чем просил Воробьев. Но все равно выходило так, будто Воробьев все делал только с его разрешения.
На всенародной дискуссии Воробьев сперва с легкостью доказал, что не является
На это золотые триады крикнули: «Ура!»
Правда, Безрукий хотел было испортить все дело, утверждая, что на всеобщих глазах происходит государственный переворот (надо сказать, что слов этих в Великой Стране все боялись панически), ибо у Великого Командира не может быть сразу двух Главных Помощников.
На это Воробьев сказал такие слова:
— Нет, никогда, ни за что не хочу я быть Главным Помощничком! Нет, никогда, ни за что не буду я претендовать на бразды правленьица! Нет! Я даже не хочу быть Первым Министром, ибо у первого министра есть возможность отступленьица: он может стать вторым, третьим и даже сотым министром. Главному Помощничку тоже есть куда отступать: он может стать просто помощничком или младшим помощничком. Солдатики! Золотенькие! Братики! Я не хочу, чтоб у меня было куда отступать. И, если вы мне доверите, я бы хотел стать последним министром — самым-самым последним, ниже которого никого и ничего нет. Пусть у меня будут отрезаны все пути-дороженьки для отступления. Или я погибну, или не отступлю!
На этом месте Воробьеву пришлось прерваться, потому что многие золотые разрыдались, некоторые захлопали, а некоторые закричали: «Ура!» Солдаты очень хорошо понимали, какой непосильный груз взваливает себе на плечи тот, кто отрезает все пути к отступлению.
А Воробьев продолжил говорить такие слова:
— Спасибочки за понимание. Чтобы быть последовательным до самого конца, до финальчика: я хочу, чтобы, в отличие от всех иных должностей, моя писалась с маленькой буквочки. Да! Пусть так и пишется! Последний министрик. С самой-самой маленькой буквочки. Потому что это уже предельчик! Исходик! Точечка! Отсюда отступление не может быть никогда и никуда!
Тут золотые наперебой стали убеждать Воробьева, что он слишком уж многим жертвует, что так нельзя, в конце концов, ну ладно, пусть последний министр, но не с маленькой же буквы — это уж никак не годится, только с большой, как принято — Последний Министр. Золотые убеждали-убеждали, убеждали-убеждали, устали невероятно, но своего добились: убедили. После чего все — в том числе и Безголовый, который не принимал никакого участия в дискуссии — разошлись с приятным ощущением выполненного трудного долга.
Резкий стук в дверь вывел Безголового из забытья. Он вскочил и, пожалуй, излишне громко, крикнул:
— Да!
На пороге стоял золотой.
— Последний Министр приказал доставить радость! — гаркнул он.
Из-за его спины появился еще один солдат. На вытянутых руках он нес новую фуражку для Безголового.
Положив фуражку к ногам Великого Командира, золотой отрапортовал:
— Радость доставлена. — Переведя дыхание, солдат столь же громогласно спросил: — О чем прикажете думать, Великий Командир?