Самурай Ярослава Мудрого
Шрифт:
— Не уж. Как дойдем, ступай за мной, я дверь укажу тебе, где его горницы. Стучать мне боязно к нему, он часом сердит на руку бывает. Тебя-то, думаю, не тронет, — утешил меня чиновник по особо мелким поручениям.
— И я думаю, что меня не тронет, — отвечал я, криво ухмыляясь. Поспел солидно покивал головой.
— Наставник, а ты меня к себе не возьмешь в науку? — вдруг выпалил Поспелка.
Я окинул его взглядом. Чиновник по особо мелким даже вздрагивал, так сильно он волновался в ожидании моего ответа. И чтобы решиться на вопрос, мальчишке потребовалось немало мужества. И куда я его возьму? Прибирать в додзе, по старым традициям? Уные есть. Бабам там, как куплю, делать нечего. А этого куда? Да и как его тренировать прикажете? Я с детьми дел не имел, даже нагрузку не рассчитаю,
— А ты каких людей, Поспелка? Закуп или кто? — спросил я.
— Нет, Ферзь, я человек вольный, сын дружинника я. Убили его в лесу, у Медвежьего угла. Мамка раньше померла, больше никого нет. Вот и взяли в терем, — отвечал Поспелка.
— Ну добро, Поспел. Скажешь мне, с кем о тебе поговорить. Но знай, тебя отдельно учить не стану, ты ходи ко мне на занятия, смотри, будут коли вопросы — после занятия подойдешь, когда все уйдут. Хорошо ли?
— Лучше и не выдумать, наставник! — И Поспел собрался бухнуться мне в ноги, но я поймал чиновника за шкирку и поставил на ноги.
— Пол пузом ни перед кем не мети, Поспел. Никогда. Разве перед Богом, — сухо сказал я. Большой я человек стал, однако. Советы вот даю людишкам. Да что там — «советы»! Жизненные устои велю менять, нет, мелко меня не кроши… Дожил. Заведу вот гарем еще для солидности, стану бабью рацеи вычитывать и конспекты вести принужу.
— Понял, наставник, — еле слышно ответил государственный человек Поспелка.
Осчастливил человека. Только что он делать будет, если врач мой прав был? Осталось-то всего ничего, а уных брать собрался. Да и то — не сидеть же, дожидаясь смерти, в «черной»? С тоски удавишься, не дождавшись. Ладно, чему быть, того не миновать, посмотрим, может, поспею уным хоть часть передать учения Тайра. Приживется на русской земле его наука, хоть у них и свой бой есть, а и мои уроки не помешают. Думаю, что и старик одобрил бы мою задумку. Я высмотрел место потише, свернул туда, присел на траву и закурил. Поспелка сесть не отважился, но на всякий случай махал на дым руками.
— Ты чего, Поспелка? — спросил я.
— Да как чего! Поп говорил намедни, что видел на улице человека, который дым ртом пускал, аки дракон. Напугались все! Говорит, дым тот ядовитый и душевредный. Что и рядом-то стоять опасно!
— Вот тут поп прав. И ядовитый, и душевредный, но если на улице, то тебе не опасно, так что руками не маши, люди смотрят.
— Да я и так не боюсь, — пробубнил Поспелка и покраснел. Но руками махать перестал, даже заложил их за спину и встал ко мне ближе. Оно понятно — ну, как осерчает наставник, не возьмет труса в науку?
Бред какой-то получается, воля ваша. Вместо того чтобы смиренно умереть на арене, как, значит, гладиатор и все такое, я тут карьеру делаю. При дворе Ярослава Мудрого. Надо будет мемуары накропать на бересте, угу. Вот археологи порадуются! Дескать, так и так, прибыл сюда числа такого-то, стал достигать власти и богатства. День такой-то: познакомился с говорящей совой, день такой-то — с лешим. И так далее, все по пунктам, с момента доставки, кстати, той же говорящей совой. И вообще, интересно, а где та сова сейчас? И почему не появляется? Хотя — где? В городе? Или людям и ее тоже не видать? С другой стороны, что-то говорило мне, что просто так такие совы не летают, так что еще свидимся, а то и узнаю, кто же та таинственная незнакомка, что ее за мной снарядила? Мысль внезапно скакнула, я по-другому уже посмотрел по сторонам. Как ни крути, а ведь, пожалуй, последние годы остались русским относительной воли. Да, были и князья, и бояре нарочитые, немало было уже властителей, но не было еще ни крепостных, ни заводских, не было еще широкой торговли людьми и не меняли еще крестьян на борзых собак. Воля еще была. Какая-никакая, но воля. И мне снова повезло: угоди я во времена иные, могли бы и поспрошать, чей я беглый. Да спросили бы с душой, с огоньком. А пока нет. Пока еще амнезии поверили. На слово. Не пелась еще на дорогах веселая
У княжьего терема я остановился, постоял, подумал, собирая мысли, что говорить князю, если он, паче чаяний, меня, ничтожного человечка, принять изволит? А что еще дайме говорить, как не правду? Не себе же на избу я денег прошу, да и вообще не себе. Задумка моя неплохая, и от варягов подальше молодняк учить, да и ото всех тоже. Поспелка уже успел шмыгнуть в палаты, а я остался на дворе, присев на ту же завалинку, на которой меня не так давно нашел, на свою голову, Фарлоф. Мне кивали и кланялись, я кивал в ответ, спокойно покуривая под теплым солнцем. Настрой был теперь какой-то ленивый, чуял я, что не хватает мне нахрапистости. Да и по чести сказать, не привык я к государевой службе, а уж денег просить и вовсе не хотелось. Но, коль скоро я человек княжий, на княжьем важном деле и все такое, то с какого пятерика мне свои деньги тратить, если я даже не знаю, положит ли мне князь какую плату за труды? Нет уж, на лес и плотников постараться надо деньги получить. Знать бы еще, сколько мне леса надо и сколько артель плотников возьмет. Как я помнил из книг, за день артель плотников на Руси рубила церковку-обыденку. Ни много ни мало. Надо думать, что и додзе мое, не такое уж огромное, тоже срубят быстро.
Вышел из хором Поспелка, хмурый и недовольный.
— Что, чиновник, хмур? Не отпустили тебя ко мне? — спросил я.
— Да я о себе не спрашивал пока, твое дело хотел сделать. Нет Третьяка пока здесь, Ферзь.
— Ну, сам я к князю не полезу, не примет, думаю, — вслух подумал я, но Поспелка пожал плечами и шмыгнул обратно в терем. Интересно, интересно. Где-то через полчаса государственный муж выкатился обратно из терема.
— Пошли, Ферзь, князь велел тебе предстать, — Поспелка старался говорить важно и серьезно, но самодовольство так и прыскало с его румяной физиономии. Я засмеялся, дал чиновнику взятку в мелкую монетку и последовал за ним.
Поспелка привел меня к какой-то невысокой двери, никак не подходившей для княжеской горницы. Я было хотел поинтересоваться, не спутал ли мой чиновник чего, но государственный человек Поспелка указал на дверь и сказал:
— Здесь. Стукни и войди, а я тут тебя ждать буду.
Хех, судя по всему, князь не особо любит в своей горнице сидеть, или у него для таких орлов, как я, специально мелкая горница есть. И то, перед каждым бродягой свои парадные покои открывать, так где же тогда больших людей принимать? Да невелик я барин, прямо скажем. Я стукнул дверным кольцом и толкнул дверь. За дверью оказалась, как я и ожидал, небольшая комнатушка со столом, за которым и восседал Ярослав Хромой. Я поклонился в пояс, шагнул в комнату и прикрыл за собой дверь.
— Здрав будь, княже. Благодарю, что велел принять меня, — начал я разговор.
— И ты будь здрав, наставник. Чем похвалишься? — отвечал князь.
— Да пока нечем. Был вот у Ратьши, высказал ему свои мыслишки о том, как уных учить да что мне потребно, он велел к Третьяку идти, да думаю, что и тот бы к тебе привел или проволочка была бы, — честно сказал я.
— Добро. Что требуется, наставник? — Князь был явно настроен на короткий разговор.
— Сперва знать хотел, князь, сколько уных мне дашь в обучение.
— Для начала два десятка, выберешь сам. Пройдешь в их избу, там осмотришься и набирай. Еще что? — уточнил князь.
— Мне их в какие часы брать? В утро, в день или в вечер?
— Да насколько надо, настолько и бери, чай, ты наставник, не я, тебе виднее, — внезапно для меня сказал Ярослав.
— Добро. Я бы, княже, думал их на своем дворе учить, подале от теремов, где всякий в советчики станет, да и от варягов подальше, — прямо сказал я. Дипломат из меня, конечно, как из цыгана поп.